Кентерберийские рассказы

С ним был его большой могучий лук,

Отполированный, как будто новый.

Был йомен кряжистый, бритоголовый,

115 Студеным ветром, солнцем опален,

Лесной охоты ведал он закон.20

Наручень пышный стягивал запястье,

А на дорогу из военной снасти

Был меч и щит и на боку кинжал;

120 На шее еле серебром мерцал,

Зеленой перевязью скрыт от взора,

Истертый лик святого Христофора.21

Висел на перевязи турий рог —

Был лесником, должно быть, тот стрелок.

Была меж ними также Аббатиса —

Страж знатных послушниц и директриса.

Смягчала хлад монашеского чина

Улыбкой робкою мать Эглантина.22

В ее устах страшнейшая хула

130 Звучала так: «Клянусь святым Элуа».23

И, вслушиваясь в разговор соседний,

Все напевала в нос она обедню;

И по-французски говорила плавно,

Как учат в Стратфорде,24 а не забавным

135 Парижским торопливым говорком.

Она держалась чинно за столом:

Не поперхнется крепкою наливкой,

Чуть окуная пальчики в подливку,25

Не оботрет их о рукав иль ворот.

140 Ни пятнышка вокруг ее прибора.

Она так часто обтирала губки,

Что жира не было следов на кубке.

С достоинством черед свой выжидала,

Без жадности кусочек выбирала.

145 Сидеть с ней рядом было всем приятно —

Так вежлива была и так опрятна.

Усвоив нрав придворных и манеры,

Она и в этом не теряла меры

И возбуждать стремилась уваженье,

150 Оказывая грешным снисхожденье.

Была так жалостлива, сердобольна,

Боялась даже мышке сделать больно

И за лесных зверей молила небо.

Кормила мясом, молоком и хлебом

155 Своих любимых маленьких собачек.26

И все нет-нет — игуменья заплачет:

Тот песик околел, того прибили —

Не все собак игуменьи любили.

Искусно сплоченное покрывало

160 Высокий, чистый лоб ей облегало.

Точеный нос, приветливые губки

И в рамке алой крохотные зубки,

Глаза прозрачны, серы, как стекло, —

Все взор в ней радовало и влекло.

165 Был ладно скроен плащ ее короткий,

А на руке коралловые четки27

Расцвечивал зеленый малахит.

На фермуаре28 золотой был щит

С короной над большою буквой «А»,

170 С девизом: «vincit omnia».29

Была черница30 с нею для услуги

И трое Капелланов; на досуге

Они вели с Монахом важным спор.

Монах был монастырский ревизор.31

175 Наездник страстный, он любил охоту

И богомолье — только не работу.

И хоть таких монахов и корят,

Но превосходный был бы он аббат:

Его конюшню вся округа знала,

180 Его уздечка пряжками бренчала,

Как колокольчики часовни той,

Доход с которой тратил он, как свой.

Он не дал бы и ломаной полушки

За жизнь без дам, без псарни, без пирушки.

185 Веселый нравом, он терпеть не мог

Монашеский томительный острог,

Устав Маврикия и Бенедикта32

И всякие прескрипты и эдикты.

А в самом деле, ведь монах-то прав,

190 И устарел суровый сей устав:

Охоту запрещает он к чему-то

И поучает нас не в меру круто:

Монах без кельи — рыба без воды.33

А я большой не вижу в том беды.

195 В конце концов монах — не рак-отшельник,

Что на спине несет свою молельню.

Он устрицы не даст за весь тот вздор,

Который проповедует приор.

Зачем корпеть средь книг иль в огороде,

200 Зачем тощать наперекор природе?

Труды, посты, лишения, молитвы —

На что они, коль есть любовь и битвы?

Пусть Августин печется о спасенье,34

А братии оставит прегрешенья.

250 Был наш монах лихой боец, охотник.

Держал борзых на псарне он две сотни:

Без травли псовой нету в жизни смысла.

Он лебедя любил с подливкой кислой.35

Был лучшей белкой плащ его подбит,

210 Богато вышит и отлично сшит.

Застежку он, как подобает франтам,

Украсил золотым «любовным бантом».

Зеркальным шаром лоснилась тонзура,36

Свисали щеки, и его фигура

215 Вся оплыла; проворные глаза

Запухли, и текла из них слеза.

Вокруг его раскормленного тела

Испарина, что облако, висела.

Ему завидовал и сам аббат —

220 Так представителен был наш прелат.

И сам лицом упитанный, румяный,

И сапожки из лучшего сафьяна,

И конь гнедой, артачливый на вид.

С ним рядом ехал прыткий Кармелит.37

225 Брат сборщик был он38 — важная особа.

Такою лестью вкрадчивою кто бы

Из братьи столько в кружку мог добыть?

Он многим девушкам успел пробить

В замужство путь, приданым одаря;39

230 Крепчайшим был столпом монастыря.

Дружил с франклинами40 он по округе,

Втирался то в нахлебники, то в други

Ко многим из градских почтенных жен;

Был правом отпущенья41 наделен

235 Не меньшим, говорил он, чем священник, —

Ведь папой скреплено то отпущенье.

С приятностью монах исповедал,

Охотно прегрешенья отпускал.

Епитимья42 его была легка,

240 Коль не скупилась грешника рука.

Ведь щедрые на церковь приношенья —

Знак, что замолены все прегрешенья,

И, покаянные дары прияв,

Поклялся б он, что грешник чист и прав.

245 «Иные, мол, не выдавят слезы

И не заставят каяться язык,

Хотя бы сердцем тайно изнывали

И прегрешений скверну сознавали.

Так, чтоб избегнуть плача и поста,

250 Давай щедрее — и душа чиста».

Он в капюшоне, для своих подружек,

Хранил булавок пачки, ниток, кружев.

Был влюбчив, говорлив и беззаботен.

Умел он петь и побренчать на роте.43

255 Никто не пел тех песен веселей.

Был телом пухл он, лилии белей.

А впрочем, был силач, драчун изрядный,

Любил пиров церемониал парадный.