Кэп и две принцессы

Артур-свинопас оттолкнул от себя Арину, няня повалилась навзничь, лицом в туман, и затихла. Видение растерянно озиралось вокруг, словно не зная, что ему делать дальше, затем опустилось на корточки и уронило лицо в ладони. Когда «принц» вновь открылся, это был уже совершенно незнакомый Ёшка темноволосый мальчишка со взглядом странным, застывшим, невидящим.

— Антон! — слабый отзвук колыхнул пелену тумана, заплясал на подходе к неустойчивому кругу света. Голос был незнакомый, женский. — Тошка!

Мальчишка растерянно и беспомощно завертел головой по сторонам.

— Мама? — спросил он неуверенно, словно нащупывая в этой мутной взвеси пути для голоса. — Мама, ты где? Я ничего не вижу…

— Иду! — отозвалось откуда-то извне, ещё слабо, но уже различимо. — Стой на месте, не двигайся!

Мальчишка тревожно топтался на месте, и в любой момент готов был сорваться и бежать — не зная куда, только прочь отсюда.

— Ты где? — закричал он снова, и слепое лицо его перекосила неожиданная злоба:

— Тебя нет! Нет со мной! Никогда тебя нет со мной! Ты приходишь только тогда, когда я становлюсь механическим принцем!

Антон кричал, захлёбываясь страхом, ненавидя и себя, и этот страх, и беспомощность. И ту женщину, от которой сейчас и всегда зависел. Когда его ненависть достигла наивысшего пика, поле дёрнулось, пошло складками, взбудораженное откликом Вероники:

— Я с тобой, милый, я всегда с тобой!

Ёшка поняла, что поле «подцепило» Веронику Вершинину, и сейчас им всем самое время выбираться из «мультяшки». «Почему Арина застряла на «Свинопасе»? — подумала тревожно Ёшка, — Сейчас, срочно, нужно вводить «Репку». Она же знает это, почему медлит?».

С головы мальчишки вдруг начали слетать волосы. Они падали словно на ускоренной перемотке, демонстративно, густыми плотными прядями. Через минуту, а, может, и того меньше (времени не стало — всё длилось долго, но происходило мгновенно здесь и сейчас) совершенно обнажённый, лысый череп начал вытягиваться клином, принимая нечеловеческую треугольную форму. В изменившемся Свинопасе Ёшка узнала обитателя Оллеи, планеты, тоже попавшей под дугу Бэтмена. Он умоляюще смотрел на растерявшегося синхрониста огромными глазами, полными слёз, затем потёк лицом и стал кем-то другим. Этот другой был с клыками, выпирающими на половину лохматой морды, жутким, но всё с теми же умоляющими глазами, в которым стояли слёзы сожаления. Потом морда скукожилась в младенческое морщинистое личико, затем распрямилось в лик невероятной красоты. Лица стремительно менялись, но скорбный взгляд оставался неизменным.

Ёшка уже перестала отмечать, к какой расе принадлежит каждая из этой череды стремительно меняющихся личностей. Некоммуты толпились у выхода из настоящего, и каждый прочно был сцеплен со своим чувством вины. Перед синхронистом проходил парад жертв, а палачи бессознательно болтались на другом конце сцепки, неразрывно связанные со своими ошибками. Ни одну сознательную жизнь нельзя прожить, чтобы где-то не ошибиться и что-то не сломать. Всех разумных живых можно зацепить на крючок сожалений, чтобы вытянуть из беспамятства. Это очень больно, зато исключительно действенно. Ёшка поняла, что больше всего на свете сейчас боится увидеть в Свинопасе своего отца.

Инопланетные лица перестали мелькать перед Ёшкой невыносимо печальным калейдоскопом. Ни она, ни няня не ведали глубин их сказочных полей, поэтому просто не могли сгенерировать «зацепку» на базе инопланетных видений, чтобы вытащить всех отсюда.

По полю словно прошёл порыв ветра, и Ёшка осознала, что они остались втроём на зыбкой тропе, уводящей в неизвестность «мультяшки». Она, Арина и Свинопас, который снова стал Артуром Фаэрти, и стоял презрительным столбом, перекошенным злобной ухмылкой. Он молчал и только сверху вниз смотрел на лежащую у его ног Арину. Кажется, няня совершенно сдалась, а, может, потеряла сознание, и Ёшка понимала, что их сейчас тащит в неизвестную бездну временной аномалии.

С трудом держась на грани сознания Ёшка вдруг поняла, что «мультяшка» — это обрывок сети, оторвавшийся от какого-то неведомого промысла и случайно занесённый в пространство нашей Вселенной. Сейчас подсознание Вершининой, служившее им тропой в «мультяшку», обрывало все нити, связывающие её с аномальной структурой. Как только она выйдет совсем, этот путь закроется. Судя по тому, что Элиас так и не появился, нокеру пока не удалось пробиться. Времени почти не оставалось.

Как-то Ёшка оказалась возле Арины — одним движением мысли, желанием, намерением, не сделав ни единого шага. Она схватила няню за плечи, услышала:

— Иди назад, ладно? Сама…

Ёшка поняла, что Арина шла сюда уже с этой мыслью — заменить собой Веронику Вершинину. Стало тоскливо и безысходно. Над ними двумя всё таким же причудливо-презрительным монолитом высился принц-свинопас, белое поле клубилось вокруг стремительно бледнеющего луча света.

— «Глупая», — подумала Ёшка. — «Боль не уходит, если ты зависнешь в настоящем. Только у тебя не останется возможности хоть что-то изменить. Один на один с болью без причины и без надежды».