Хайм

До этого, говоря о родителях мальчика, я всегда имела в виду исключительно мать; отец ребенка был совершенно незначим, неразличим на фоне картины того памятного перекура. Зато теперь его образ разрастался с каждой минутой, становился тем явственней, чем больше я размышляла о нем. Существовал лишь один способ остановить этот процесс: запретить себе думать. Но я не могла, как ни старалась.

Сначала я сердилась на него за обман. Но это продолжалось недолго: потом до меня, наконец, дошло, что мое собственное рыльце тоже в пушку, и уж кому-кому, но не мне, оператору Постума, обвинять в самозванстве оператора Трай. Черт возьми, уж он-то точно был куда ближе к своей покойной жене, чем я к их покойному сыну!

Осознав это, я сменила гнев на жалость. Как-никак человек потерял в жизни всё: и жену, и сына, и дом, и работу, и, судя по отсутствию сведений о новом адресе, все свои связи с прежним окружением… – то есть буквально всё, кроме самой жизни. Мое нестираемое воспоминание о женщине, зажатой на заднем дворе меж мусорным баком и компрессором, никуда не делось с ее смертью: теперь оно перетекло в новое вместилище, стало частью еще большей глыбы еще большего горя.

А потом я подумала еще вот о чем.

Зарегистрировав в Хайме аккаунт под именем Трай, я предполагала вернуть матери ее умершего сына. Но получилось так, что тем самым я воскресила ее саму! Теперь у меня кружилась голова при мысли о том, с каким чувством этот неизвестный мне человек, едва схоронив сына и жену, должен был входить в Хайм под ее именем, жить там за нее, а затем еще и встретить мальчика, избравшего ее… – его… – ее… – своей матерью!

Вольно или невольно я способствовала созданию новой реальности, намного более значимой и существенной, чем намечалось сначала. Ведь, обращаясь к Хайму, я прежде всего хотела избавиться от чересчур назойливого наваждения, от темы, которая занимала слишком большое место в моей жизни. Но что получилось в итоге? В итоге наваждение выросло настолько, что захватило все мое существо. Парадоксальным образом самоубийство той женщины не только не уничтожило ее присутствия в моем мире, но словно удесятерило его. А может, в этом и не было никакого парадокса: ведь теперь она могла дышать только там, в Хайме, в образе Трай, что реально означало ее полную зависимость от меня.

Теперь я знала: каждый мой вход в систему продлевает жизнь по меньшей мере четверым – мальчику, женщине, ее мужу и мне. Да-да, я не смогла бы вынести, если бы они погибли по моей небрежности. А иногда мне казалось, что спасенных намного, намного больше, что маленький, веселый и удивительно живой Постум олицетворяет собой те несколько десятков новорожденных детей, память о которых хранили до того лишь мои фотографии и слепки крошечных ножек на каминных полках. Что станется с ними со всеми, если я опоздаю вовремя войти в Хайм? Если пропущу хотя бы один день? Если со мной, не дай Бог, что-то случится?

Я проводила в системе почти все свое свободное время и вскоре уже с трудом различала, где я, а где Постум. В больнице мне приходилось помалкивать, чтобы ненароком не заговорить фразами пятилетнего мальчика. К счастью, моя профессия не предполагает разговорчивости, вполне хватает дюжины слов: «Пожалуйста, встаньте там, присядьте, повернитесь, вот так, спасибо…», так что если я и выдавал себя, то не слишком сильно.

Мы жили с мамой душа в душу, я ничуть не преувеличиваю. Душа в душу, пока она вдруг не заявила, что мне нужен отец. Услышав это, я был не на шутку обижен и раздосадован. Зачем нам понадобился кто-то третий? Сначала я пробовал отговорить ее всеми доступными пятилетнему ребенку средствами. Вообще говоря, их немало, но не в случае Постума и Трай. Что поделаешь, в тот момент она уже была существенно нужнее мне, чем я – ей, а потому всегда имела принципиальную возможность пожать плечами и предложить мне поискать другую, более подходящую мать. А это означало одно: Трай могла победить меня в любом споре.

Она довольно быстро перешла от слов к делу: принялась рыться в разделе объявлений хаймовских газет, звонить потенциальным претендентам и даже ходить на свидания. Последние проходили с моим непременным участием – Трай настаивала на этом особо, говоря, что отец должен понравиться прежде всего мне. Поняв, что сопротивление бесполезно, я смирился и стал принимать более активное участие в поисках. Когда ущерб кажется неминуемым, следует хотя бы позаботиться о его минимизации.

В конце концов, говорил я себе, нельзя быть таким эгоистом, даже в несознательном пятилетнем возрасте. Мама имеет право на свою личную жизнь. Как и любой женщине, ей хочется время от времени потанцевать в хорошем ночном клубе, пофлиртовать, влюбиться. Вряд ли ее сильно интересуют детские мюзиклы, на которые она таскает меня каждую неделю. Наверняка она с удовольствием сходила бы в настоящий театр, на модное шоу, на концерт… С другой стороны, разве для этого обязательно выскакивать замуж? Я был бы только рад, если бы у Трай появился красивый любящий спутник… – но отец, глава семьи? Зачем мне отец?