Хамнет

Агнес сильно изменилась. Изменилась до неузнаваемости. Она еще припоминала, что раньше чувствовала себя уверенно, стремилась держаться за эту жизнь; у нее были дети, муж, свой дом. Она знала, как им помочь. Ноги носили ее по земле с непоколебимой легкостью и грацией.

Но та личность потерялась для нее навсегда. Теперь она просто дрейфовала по течению, не стремясь ничего понять. Она пребывала в полной растерянности, не ведая, куда влекут ее волны мирской жизни. Теперь она плакала по любому поводу — если вдруг не могла найти туфли или переварила суп, или споткнулась о горшок. Ее расстраивали любые мелочи. Черты окружающего мира стали размытыми и неопределенными.

* * *

Агнес закрыла на задвижку окно, заперла на засов двери. Она не отзывалась на стук ни по вечерам, ни по утрам. Если люди на улице обращались к ней за помощью, рассказывая о своих недомоганиях, распухших деснах, глухоте, сыпи на ногах, головной боли или кашле, она лишь качала головой и проходила мимо.

Травы в лекарственном огороде заросли сорняками и засохли, она перестала даже поливать их. Горшки и кувшины на ее полке начали покрываться серой пылью.

Только Сюзанна еще иногда протирала их влажной тряпкой, снимала с балок бесполезные теперь пучки сухих трав и растапливала ими камин. Сама она за водой не ходила, но Агнес слышала, как раз в день она просила Джудит набрать воды и полить тот клочок земли за курятником, где росли лекарственные растения. «И смотри, полей все хорошенько», — добавляла Сюзанна, глядя вслед Джудит. Слушая ее, Агнес вяло осознала, что в голосе ее старшей дочери появились интонации бабушки, именно таким тоном раздававшей задания служанкам.

Только Сюзанна теперь настаивала в уксусе с медом лепестки бархатцев. Именно она не забывала ежедневно встряхивать эту настойку.

Джудит, слыша стук в стекло, начала сама открывать створку окна. Встав на цыпочки, чтобы лучше слышать, она переговаривалась с пришедшими людьми. «Мама, — сообщала порой Джудит, — к вам пришла прачка из дома на берегу реки. Мужчина из пригорода. Мальчик по поручению матери. Пожилая женщина с молочной фермы. Вы примете их?»

Сюзанна не общалась с клиентами, но следила за ними, и если кто-то подходил к окну, то поручала Джудит поговорить с ними.

Агнес пока продолжала отказываться от клиентов. Лишь отрицательно качала головой. Не обращала внимания на просьбы или мольбы дочерей. Отворачивалась к камину. Но когда пожилая женщина с молочной фермы пришла третий раз, Агнес наконец согласилась принять ее. Женщина вошла в комнату, села, как обычно, в большое деревянное кресло с потертыми подлокотниками, и Агнес выслушала ее жалобы на ноющие суставы, влажный кашель, рассеянность и забывчивость, из-за которых она начала забывать слова, дела и путать дни.

Агнес встала и прошла к своему рабочему столу. Достала из шкафа пестик и ступку. Она запретила себе думать о том, что последний раз пользовалась ими, готовя лекарство для него; тот последний раз, когда ее пальцы сжимали этот пестик, ощущая его холодную тяжесть, и когда бесполезными и тщетными оказались все средства и усилия. Она совсем не вспоминала об этом, ломая сухие стебли розмарина, окопника и иссопа для улучшения памяти.

Она вручила старой молочнице сверток с травяным сбором. «Три раза в день, — сказала она ей, — настояв в горячей воде. Пейте, когда остынет».

Она не взяла денег, которые пыталась заплатить ей женщина, запинаясь и бормоча слова благодарности, но предпочла не заметить оставленные на столе сверток с сыром и горшочек густых сливок.

Ее дочери проводили женщину к выходу, пожелав всего наилучшего. Их голоса, подобно веселому птичьему щебету, разлетелись по комнате и поднялись к небесам.

Откуда взялись эти дети, эти юные женщины? Какое отношение они имели к тем малышкам, которых она когда-то нянчила, укачивала и купала? Все больше и больше ее собственная жизнь казалась ей чуждой и неузнаваемой.

* * *

Иногда после полуночи Агнес стояла на улице, закутавшись в шаль. Ее разбудили шаги, легкие и быстрые, знакомая прыгающая походка.

Ее выдергивало из сонного забытья ощущение того, что кто-то приближается к ее окну, явное ощущение того, что кто-то ждет ее там. Поэтому она и стояла в ожидании на пустынной ночной улице.

— Я здесь, — говорила она, вглядываясь в темноту, — где ты?

* * *

В этот самый момент ее муж сидел под тем же небом в ялике, огибавшем речную излучину. Они шли вверх по течению, но он почувствовал, как начинает меняться течение; река, казалось, пребывала в замешательстве, в странных сомнениях, пытаясь нести свои воды одновременно в двух направлениях.

Поежившись, он плотнее закутался в плащ («Вы можете простудиться», — в его голове прозвучал чей-то голос, нежный, заботливый голос). Былая разгоряченность прошла, влажное тело под шерстяной одеждой неприятно похолодело.