Хамнет

Эту обязанность в доме поручали детям: они срывали яблоки с ветвистых деревьев, складывали их в корзины, потом приносили сюда на яблочный склад и аккуратно укладывали на стеллажи так, чтобы они не касались друг друга и хранились всю зиму и весну, пока яблони не принесут новые плоды.

Однако что-то заставляло яблоки двигаться. Снова и снова, опять и опять, подталкивая и перемещая их.

Пустельга в колпачке сидела на своем месте, но вела себя настороженно, исключительно настороженно. Ее головка, опушенная пестрым перьевым воротничком, крутилась в разные стороны, пытаясь определить источники этого повторяющегося и приводящего в смятение шума. Ее ушки, настроенные так остро, что могли, если требовалось, услышать сердцебиение мышки за сотню футов, звук шагов лапок горностая в глубине леса, взмах крыла крапивника над полем, уловили следующее: сотни четыре яблок беспокойно толкались, подпрыгивая в своих колыбельках. Улавливали они и звуки дыхания млекопитающих, слишком больших для возбуждения ее аппетита, учащающиеся бурные вздохи. Поглаживание ладоней по мышцам и костям. Причмокивание и скольжение языка по зубам. Трение друг о друга двух слоев тканей разного качества.

Яблоки крутились вокруг своей оси; их цветоножки и черенки то появлялись вверху, то исчезали внизу. Ритм их кружения менялся: замедлялся, останавливался, опять начинал убыстряться и замедлялся вновь.

Поднятые ноги Агнес были разведены, как крылья бабочки. Ее ступни в ботинках лежали на противоположной полке; руки упирались в побеленную стену. Спина женщины то выпрямлялась, изгибалась, несомненно, согласно ее желаниям, из горла вырывались низкие, почти утробные стоны. Собственное поведение привело ее в изумление: ее тело заявляло о себе самым естественным образом. Откуда же оно знало, что делать, как откликаться, как расположиться и изгибаться? Ее согнутые ноги белели в тусклом свете, ягодицы покоились на краю полки, а пальцы рук держались за выступы каменной стены.

В узком пространстве между ней и противоположной полкой расположился репетитор латыни. Он находился в бледном разлете ее ног. Его глаза закрыты; пальцы прижаты к изгибу ее спины. Именно его руки развязали завязки на лифе ее платья, стянули с нее сорочку и обнажили девственные груди — и какими же трепетными и бледными выглядели они в том дневном свете; их розово-коричневые соски потрясенно встрепенулись. Именно ее руки, однако, подняли юбки, отбросив их назад на полку, и притянули к себе тело репетитора латыни. «Тебя, — сказали ему эти руки, — я выбрала тебя».

И вот оно явление страсти… полного слияния. Прежде она никогда не испытывала ничего подобного. Перед ее мысленным взором мелькали образы натягиваемой на руку перчатки, выскальзывающего из овцы ягненка, разрубающего полено топора, ключа, проворачиваемого в хорошо смазанной замочной скважине. «Где же еще, — думала она, глядя в лицо репетитора, — может возникнуть такое точное совпадение, такое естественное ощущение полнейшего и совершенного совпадения?»

На тянувшихся в разные стороны от нее яблочных полках в своих выемках крутились и вертелись плоды.

Глаза репетитора латыни на мгновение открылись, черные от расширившихся зрачков, они казались незрячими. Он улыбнулся, обнял ладонями ее лицо, пробормотав что-то, и, хотя она не разобрала слов, в данный момент слова не имели значения. Их головы соприкоснулись. «Странно, — рассеянно подумала она, — видеть кого-то в такой близости: ошеломляющая резкость каждой черточки лица, длинных ресниц на закрытых веках, широкого лба, оттененного чернотой волос». Она не взяла его за руку, даже по привычке: не чувствовала в этом ни малейшей надобности.

Взяв его за руку в тот первый день их знакомства, она уже ощутила… что же? Нечто совершенно новое и неведомое. Нечто такое, чего совершенно не ожидала обнаружить в закончившем школу городском парне, разгуливавшем в начищенных до блеска туфлях. Она почувствовала лишь какое-то уходящее вдаль большое будущее. Оно полнилось разнообразными уровнями и напластованиями, подобно природному ландшафту. Широкие просторы степей сменялись плотно заросшими участками, подземными пещерами, холмами, ущельями и пустынями. Ей не хватило времени, чтобы осмыслить все — слишком велика, слишком сложна оказалась натура. И большей частью его душа ускользала от ее понимания. Поняла она только, что в нем заключено нечто особенное, не доступное ее восприятию, не доступное пока восприятию их обоих. Осознала также таинственную внутреннюю сдержанность; какую-то связь или узы, видимо, следовало разорвать, освободиться от них, чтобы он смог свободно жить в своем ландшафте, управлять своим миром.

Ее взгляд невольно отслеживал движения одного яблока: вот оно повернулось к ней красным бочком, потом появилась выемка чашелистиков, и, наконец, опять вздернутый кончик плодоножки.