Хамнет

— Признавайся, — повторила Джоан, вперив взгляд в молодое лицо, которое ей приходилось видеть ежедневно и чей ответный взгляд отличался неизменным равнодушием и дерзостью с тех самых пор, как она впервые вошла в этот фермерский дом. Джоан знала, что лицо это похоже на лицо той самой первой жены, любимой жены, той женщины, о которой ее муж никогда при ней не упоминал, хотя прядь ее волос, завернутых в носовой платок, всегда хранил в кармане рубашки, рядом с сердцем — она сама обнаружили их, когда обряжала его перед похоронами. Должно быть, они хранились у него долгие годы, пока она стирала и убиралась в его доме, кормила его, рожала ему детей, а он неизменно хранил при себе прядь волос первой жены. Она, Джоан, никак не могла избавиться от глубокой жгучей обиды из-за такого унижения.

— Или ты крутила с тем пастухом? — спросила Джоан и заметила, что такое предположение вызвало у Агнес усмешку.

— Нет, — огрызнулась Агнес, — пастух ни при чем.

— Тогда кто? — потребовала Джоан и как раз собиралась назвать имя сына соседнего фермера, когда Агнес удалось извернуться и ударить мачеху по ноге, так сильно ударить, что Джоан невольно отшатнулась назад, раскинув руки, чтобы не упасть.

Придерживая юбки, Агнес встала с земли и удалилась. Восстановив равновесие, Джоан последовала за ней и догнала уже во дворе фермы. Она схватила ее за руку, развернула к себе и влепила девушке пощечину.

— Да скажешь ты мне, наконец, кто… — начала она, но закончить ей не удалось из-за оглушительного шума слева, подобного удару грома. Она не сразу сообразила, что произошло, откуда взялся такой шум. Но в следующее мгновение почувствовала жгучую боль, пронзающую дикую боль, и осознала, что ее ударила сама Агнес.

— Как ты посмела? — прижав ладонь к щеке, завизжала она. — Как ты посмела ударить меня? Кому сказать, дочь подняла руку на мать, на ту…

У Агнес кровоточила распухшая губа, поэтому ей удалось лишь невнятно огрызнуться, но Джоан все-таки разобрала ее ответ:

— Вы не моя мать.

Разъяренная, Джоан вновь влепила ей пощечину. С невероятной дерзостью, даже не раздумывая, Агнес опять ответила ей тем же. Джоан опять замахнулась, но в этот момент ее руку перехватили. Потом кто-то обхватил ее за талию — мощная и жесткая рука Бартоломью оторвала ее от земли и, переставив подальше от сестры, вынудила опустить руки, с легкостью удерживая мачеху на месте. Да и ее родной сын, Томас, теперь тоже встал между ней и Агнес, подняв пастушеский посох, а Бартоломью призывал ее успокоиться. Остальные дети стояли возле курятника, потрясенно разинув рты. Кэтрин обняла расплакавшуюся Дженни. Маргарет держала Уильяма, мальчик испуганно сопел, уткнувшись носом в шею сестры.

Придя в себя, Джоан осознала, что ее перенесли в другой конец двора, и там Бартоломью, продолжая удерживать ее, спросил, что произошло, что вызвало весь этот кошмар, и она все выложила ему, тыча пальцем в сторону Агнес, теперь поддерживаемую Томасом.

Слушая мачеху, Бартоломью резко помрачнел. Закрыв глаза, он несколько раз нервно вздохнул. Задумчиво почесав щетину, он смущенно воззрился на свои башмаки.

— Репетитор латыни, — наконец буркнул он, глянув в сторону сестры.

Агнес ничего не ответила, лишь слегка вздернула подбородок.

Джоан поочередно обвела взглядом пасынка, падчерицу и своих родных детей. Все они, за исключением падчерицы, опускали глаза, и она осознала, что каждый из них знал то, о чем сама она не догадывалась.

— Репетитор латыни? — невольно повторила она.

Внезапно ей вспомнилось, как он стоял у ворот дальнего пастбища и дрожащим от волнения голосом просил у нее руки Агнес.

— Он? Тот… тот мальчишка? Тот негодник? Бестолковый, никчемный юнец…

Не договорив, она вдруг разразилась горьким смехом, ощущая в груди странную стесняющую опустошенность. Она тут же вспомнила все: как стоял там этот парень и как она отказала ему; вспомнила легкий укол жалости к удрученному юнцу, которому к тому же приходилось жить с опозоренным отцом. Однако Джоан и думать о нем забыла, едва он скрылся из виду.

Избавившись от хватки Бартоломью, Джоан внезапно сосредоточилась и посуровела. С непреклонным видом она проследовала в сторону дома мимо Агнес, мимо своих детей, мимо снующих по двору кур. Рывком распахнув дверь, она быстро скрылась в прихожей. Пройдясь по комнате, собрала вещи падчерицы. Пару рубашек, запасной чепец, фартук. Деревянный гребень, камень с дыркой, пояс…

Когда Джоан вновь вышла из дома и бросила к ногам Агнес какой-то узелок, вся семья по-прежнему стояла во дворе.

— Убирайся, — крикнула она, — и чтоб ноги твоей больше не было в этом доме.

Бартоломью перевел взгляд с сестры на Джоан и обратно. Шагнув вперед, он скрестил на груди руки.

— Это мой дом, — заявил он, — отец мне отписал его в завещании. И я говорю, что Агнес может оставаться здесь, сколько пожелает.

Точно онемев, Джоан покраснела и потрясенно уставилась на него.

— Но ведь… — сердито начала она, пытаясь собраться с мыслями, — но ведь… условия завещания гласят, что я могу жить в этом доме до…

— Жить можете, — прервал ее Бартоломью, — но дом принадлежит мне.