Ханна Грин и ее невыносимо обыденное существование

Кристен провела в полетах годы. Она летала в Англию, в Европу, на Ближний и Дальний Восток, курсировала по США. Но такого с ней прежде не бывало. В аэропорту она дважды пыталась дозвониться до бывшего мужа – сначала на свой (тоже бывший) домашний номер, потом на его мобильный, но включался автоответчик, звучало сообщение, начитанное Стивом, его прежним голосом, давним, призрачным голосом, еще когда все было иначе, когда они часто говорили друг другу «я тебя люблю» от всего сердца. Она ни на миг не поверила словам его малахольной сестрицы (у Стива не было никаких деловых встреч; во всяком случае, их не было сейчас, и уж точно не в Санта-Крузе, где серьезным телевещанием считались дурацкие хипповые передачи местного канала об инопланетянах и утилизации бытовых отходов), но не знала, что и думать.

Но возвращалась домой она не поэтому.

Стив был взрослым человеком – ну, относительно; впрочем, это допущение не означало, что она придерживается расхожего, дежурного мнения, по которому все мужчины считаются детьми. Она прекрасно понимала, что каждому человеку, и даже ей самой, свойственно определенное ребячество. Но Стив умел вести себя по-взрослому. Он мог о себе позаботиться.

А вот Ханна…

И их разговор.

Кристен наконец-то мысленно прокрутила разговор с дочерью и теперь ругала себя последними словами. Как она могла спросить Ханну, знает ли та, который час? Ох, ради всего святого! Ханна же ребенок. Даже взрослые путаются в часовых поясах. И зачем надо было жаловаться на холод? Если честно, Кристен думала, что Ханне это понравится. Дочь обожала снег, а для калифорнийцев любые осадки представляют интерес и становятся предметом бурного обсуждения, в отличие от англичан, которые к метеорологии относятся с привычным равнодушием. Поэтому, где бы Кристен ни была, она всегда рассказывала дочери о погоде за гостиничными окнами. Это помогало Ханне представить мамино окружение и создавало иллюзию близости. Во всяком случае, так считала Кристен. Но не сейчас.

«Я тебя ненавижу».

Родители чаще других слышат эту фразу – как правило, от тех, кого любят больше всех на свете. Семья – это горнило, в котором закаляется нерушимый клинок любви. Там полыхает нешуточное пламя. Ты догадываешься, что рано или поздно услышишь такие слова от своего малыша, когда он сверкнет на тебя глазами и осмелеет душой. Родители в шутку опасаются, что в один прекрасный день их беспомощная кроха станет самостоятельной и насмерть поразит их жестокими словами. Они думают, что этим грешат подростки, но на самом деле это начинается гораздо раньше. Едва появившись на свет, ребенок начинает отдаляться от родителей. Он крепко сжимает карандаш и выводит на чистом листе первые слова и предложения, сочиняет свою первую главу. Очень больно слышать эту фразу в первый раз, но почти сразу понимаешь, что ее выкрикивают в порыве раздражения или обиды, а то и просто от недостатка сахара в крови.

Но Ханна произнесла эти слова иначе. По-настоящему. Так настаивал голос в ночи, повторял это снова и снова, и Кристен не могла его заглушить.

«Я тебя ненавижу».

Все недавние поступки Кристен были продуманы загодя. Вот и теперь, когда ее жизнь походила на бурное, штормовое море – как же восхитительно после долгих лет штиля возноситься на волнах внезапных душевных порывов! – решения все равно были осмысленными и взвешенными. Кристен старалась поступать правильно, даже если тщательный анализ возможных последствий приносил неутешительные результаты. У нее это хорошо получалось – во всяком случае, с другими. Всю жизнь она водила клиентов за руку, помогала им принимать решения, разбираться в сложных делах, затрагивающих жизни тысяч людей.

Однако же, как выяснилось, невозможно вести за руку себя самого. Так малыш бродит по огромному универмагу, вцепившись крошечной ладошкой в большую и надежную руку взрослого. А потом вдруг, оставшись в одиночестве, растерянно смотрит вокруг, заливается слезами и делает то, о чем ему говорили тысячу раз: ищет взрослого в форменной одежде и признается, что потерялся. Да, будет очень страшно, но тебе дадут печенье, станут ласково утешать и успокаивать, а потом прибежит мама или папа с неузнаваемым лицом, искаженным страхом, виной и праведным гневом.

Однако у взрослых нет такого выбора. Приходится делать все, как получится. Самостоятельно. Так что иногда просто замираешь. Не знаешь, как быть дальше.

Застываешь в растерянности.

И все рушится.

Кристен закрыла лэптоп. Подозвала стюардессу и попросила еще бокал вина. Сжала его в руках и сидела неподвижно, с застывшим взглядом, мысленно подгоняя самолет.

«Я тебя ненавижу».

Не надо, Ханна.

Я люблю тебя всем сердцем, и если бы ты знала – но не дай бог тебе это знать, – то я сделала бы все, что пожелаешь. Еще и потому, что сама я не знаю, что делать.

Не имею ни малейшего представления. Ни о чем.

Глава 26

В Санта-Крузе дела не заладились.