Харбин

– Я воевал в армии Юденича, – на свой страх и риск произнес он, вспомнив вдруг биографию одного белого офицера, который на самом деле служил у этого генерала, а потом закончил свою жизнь на Лубянке. – Во время похода на Петроград был ранен, помещен в госпиталь. После провала нашей операции под Петроградом в ноябре девятнадцатого госпиталь пришлось эвакуировать в Финляндию. Туда же приехала и моя матушка. Там она сильно заболела, и я, выйдя из госпиталя, вынужден был выхаживать ее.

Этот ответ удовлетворил Шатурова.

– К сожалению, мне не пришлось участвовать в этой операции, – посетовал он. – Но людей, кто воевал в армии генерала Юденича, я знавал. Двое таких даже в моем эскадроне служили. Боевые ребята, ничего не скажешь. – Он вздохнул. – Ну хорошо, сейчас я вам выпишу временное удостоверение члена нашей организации – с ним вы можете спокойно следовать по городу. Чуть позже, надеюсь, я выхлопочу для вас и китайский паспорт.

Он порылся в своем рабочем столе, достал чистый бланк и передал его машинистке.

– Lise, сделай доброе дело… – попросил он, и скоро свеженький документ с печатью организации и автографом генерала лежал у Болохова в кармане.

Поблагодарив Шатурова и раскланявшись с барышней, Александр хотел было уйти, когда дверь генеральского кабинета распахнулась и оттуда в сопровождении грузного седого человека, одетого в военную форму, вышел невысокий юркий азиат в черном демисезонном пальто и шляпой в руке.

– В общем, мы договорились, Наямото-сан, – густым басом произнес генерал и расправил рукой свои пышные кавалерийские усы. – Как только решится вопрос, я вас тут же оповещу об этом.

Японец, с губ которого ни на секунду не сходила дружелюбная улыбка, поклонился.

– Мы будем ждать, господин генерал, – на хорошем русском проговорил он. – Осень будем ждать. До свидания!

Он откланялся и быстро пошел к выходу. Проходя мимо Болохова, скользнул по нему взглядом и ушел к своей машине, которая ждала его за углом.

– Кто таков? – взглянув на Александра, спросил своего помощника генерал.

О генерал-лейтенанте Хорвате, бывшем некогда управляющем КВЖД, Александр знал немного, тем не менее успел уже заочно возненавидеть его. Знал, что это он только на вид кажется безобидным стариканом, на самом же деле это беспощадный, люто ненавидящий революцию человек, на руках которого кровь многих тысяч людей. Он был одним из организаторов контрреволюции на Дальнем Востоке. Летом 1918 года даже объявил себя временным верховным российским правителем. И вот теперь он председатель отдела РОВС на Дальнем Востоке, организации, которая является ядром антисоветского движения в Маньчжурии. По сути, именно его Болохов должен был ликвидировать первым.

– Это художник, ваше превосходительство! – сказал Шатуров. – Вот, берется переписать портрет покойного государя Николая Александровича.

На толстых губах генерала появилось нечто похожее на улыбку.

– Похвально, похвально, – произнес он. – Сам-то откуда будешь?

– Да питерский он, Дмитрий Леонидович… Кстати, наш, фронтовик… В армии генерала Юденича воевал, – одобрил ротмистр.

– Похвально! – снова произносит генерал. – И что же, учился где? – этак по-свойски спросил он Болохова. Выкать-то не привык, все в кавалерии.

– Да, учился… В Санкт-Петербургской Императорской академии художеств, – ответил Александр.

И снова:

– Похвально!.. Ну, рисуйте… А вы уж, голубчик, – это он ротмистру, – распорядитесь тут…

– Есть, распорядиться! – козырнул Шатуров. – Ну, вот вы и с генералом познакомились, – сказал он Болохову, когда его начальник скрылся за тяжелой дубовой дверью. – В общем, завтра мы вас ждем! А я постараюсь к вашему приходу приготовить для вас рабочее место. – Кстати, лучше приходите не с утра. Сами знаете: пока то, се…

– Хорошо! – сказал Болохов и, прежде чем направиться к выходу, обернулся и сказал, обращаясь к Лизе:

– А Ачаира вашего я обязательно почитаю. Надеюсь, его стихи мне понравятся. Ведь не может такая славная девушка любить плохие стихи. – Он улыбнулся и так по-свойски подмигнул ей, что заставило Лизу невольно покраснеть.

Его слова она повторяла про себя целый вечер. Боже, какой он милый! – снова и снова говорила она себе, чувствуя, что с ней происходит что-то непонятное и странное. Такого волнения, такого сладостного чувства она не испытывала до этого никогда. И она испугалась. А что если это и есть та самая любовь, о которой она читала в книжках?.. Но как же тогда Сергей Федорович? Он же сделал ей предложение… И как она должна поступить в этом случае?

Лиза пыталась не думать о Болохове, но на следующий день, когда он снова появился в стенах организации, она с трудом сдержала себя, чтобы не броситься к нему навстречу. Однако после этого работа уже не шла ей на ум, и если бы не присутствие в кабинете ротмистра, она бы давно помчалась вниз, где Шатуров устроил для художника временную студию. Так и просидела весь день, растерянная и взволнованная. Сергей Федорович заметил эти перемены.

– Что с тобой, Lise? – спросил он.