Харбин

– Ответьте мне, Болохов, только честно: вам нравится Лиза? – Хорошо вычерченные крылья его красивого тонкого носа начали подергиваться от волнения.

Ну вот, так и есть: Шатуров явно ревновал его к Лизе. И это странно, если учесть, что такие люди, как он, вообще не могут серьезно относиться к женщинам. Они богаты, у них большие возможности, и женщины им нужны только для того, чтобы развлечься. Потому они и меняют их, как перчатки. Но чтобы испытывать привязанность – такого не может быть.

За те несколько дней, что Александр находился в стенах РОВСа, он многое узнал о Шатурове. О нем ему рассказывали и казачки из охраны, что заглядывали в мастерскую на огонек («Хоть черту в дядьки – ловкий такой, паразит!»), и посетители, приходившие на прием к генералу, с которыми ему довелось поговорить. Большинство из них были не в восторге от ротмистра, называя его темной личностью. Но самую нелестную характеристику тому дала Тамара Бориславовна, которая представилась вдовой полковника белой армии Генриха Карловича Кругеля. Эта вездесущая дама почти каждый день крутилась в «Союзе». Узнав, что в одном из кабинетов обосновался какой-то приезжий художник, она пришла поглазеть на его работу. Увидев незаконченный портрет государя императора, пришла в восторг. И где же, спросила, вы так хорошо научились рисовать? Тут же последовало предложение написать и ее портрет. Слово за слово – так и разговорились. Позже Лиза предупредила Болохова, чтобы он не слишком-то откровенничал с этой, как она ее называла, «противной Кругельшей», потому как она есть самая первая сплетница Харбина. Услышит что – тут же это становилось достоянием всего города. Однако такие люди, как Тамара Бориславовна, – это находка для чекиста. Пока они общались, она в деталях поведала Александру о жизни харбинской эмиграции, дав при этом полную характеристику многим известным здешним деятелям. От нее Болохов узнал и об отношениях Шатурова с Лизой. Это он за ней волочится, а она пока вся в раздумьях, по секрету сообщила Кругельша.

– Ну так я вас спрашиваю, вам нравится Лиза? – нервно дернув кадыком, повторил свой вопрос ротмистр.

– Ну кому ж она не нравится? Конечно, нравится! – просто заявил Александр. – Мне б такую сестренку… Ведь она такая непосредственная, такая веселая… В общем, чудо, а не ребенок.

Шатуров вспыхнул.

– Не говорите так!.. Она уже не ребенок… – произнес он. – Она… она вполне взрослая женщина…

Болохов вроде как с ним не согласен.

– Да нет же, ей-богу, она ребенок! Ей бы еще в куклы играть…

На самом деле Болохов так не думал. Он тоже считал Лизу вполне состоявшейся женщиной, и она ему безусловно нравится. В ней было то, что напомнило ему его юность, когда его окружали такие вот тургеневские особы. В нынешней же России все уже было иначе и таких, как Лиза, уже редко можно было встретить на улице, потому что это были уходящие натуры, на смену которым пришли суровые комсомолки с мозолистыми руками и только одними высокими идеями в голове. Но разве Александр может признаться ротмистру в том, что он испытывает нежные чувства к Лизе? Если он это сделает, Шатуров возненавидит его, а ему нужен свой человек во вражеском стане. В конце концов в Харбин он приехал не для того, чтобы устраивать свою жизнь, а дело делать. Поэтому в Лизе он видит лишь того человека, который должен помочь ему выполнить задание Центра. В общем, какие там бирюльки, когда Москва требует решительных действий, а он до сих пор еще не придумал ничего путного, дабы уничтожить это змеиное гнездо. А время идет…

Его слова несколько успокоили ротмистра.

– Поймите, она моя невеста… – сказал он уже совершенно иным тоном. – Я люблю ее… Очень люблю!

– Ну так и на здоровье! – широко улыбнулся Болохов, обнажив свои красивые ровные зубы. – Сергей Федорович, – дружески взяв Шатурова за руку, проговорил он, – поверьте, я к Елизавете Владимировне отношусь с теплотой и не более того…

Тот вздохнул.

– Что ж, я верю вам… – виновато посмотрел он на художника. – Вы уж извините меня, что я этак с бухты-барахты… Но ведь сами знаете: когда любишь, тебе всегда что-то мерещится. Простите!..

– Да ерунда все это… ерунда! – пытался успокоить ротмистра Александр.

Тот пристально посмотрел на него и, не найдя в его глазах ни тени лукавства, примирительно кивнул головой.