Хардкор

Особо запомнилось одно событие. Маргиналы всех мастей, по призыву Нателлы – поклонницы Дэвида Ковердейла, вокалиста Deep Purple, собрались на его день рождения. Собственно, там, в парке Горького, все и перезнакомились, и появилось ощущение некой общности, пусть даже и хулиганствующей, что откровенно импонировало. Тогда-то и был выдвинут тезис о том, что мы на самом деле – рокеры. Не мотоциклисты, не хиппи, не битники, а именно – рокеры. Это потом уже выяснилось, что рокеры – это мотоциклисты, а ещё позже стало ясно, что мотоциклисты – это байкеры… Автором тезиса является Эдуард Ратников, он же после пивняка в парке Горького построил всех в колонну по четыре и маршем двинул свою свежую необученную армию в сторону кинотеатра «Ударник» по Крымской набережной. Во главе марша был мощный магнитофон «Шарп», из динамиков которого гремел Saxon. Так Эдуард стал Саксоном. Смелый демарш это был, дерзкий; сегодня и десятка метров бы не прошли, в террористы бы записали.

Отечественная же музыка, в виде распевания в подъездах и раздававшаяся из высунутых в окно колонок, была представлена в виде лидеров продаж околомещанских ценностей: Аллы Пугачевой, Андрея Макаревича, Софии Ротару и Иосифа Кобзона. Тогда и сейчас они для нас – вечные. Надо акцент специальный сделать: не вечный, в смысле, как говорили, «ну, вечно этот/эта там чего-то…» А именно ВЕЧНЫЙ, навсегдашний для проживающих на советских просторах.

Шел 1984-й год. Ну, и поскольку все определились, что мы именно рокеры, рокерам надо обязательно где-то собираться. Такие «летние» места уже были. А зимой люди стали собираться в пивбаре «Ладья», где мы впервые пересеклись с Боровом, который носил позывные «Флойд», «Коррозии Металла» ещё не было в задумке. Праздное времяпровождение, распитие пива и чтения писем из армии того же Эдуарда, компенсировалось обменом новейшей зарубежной информацией и дружеским общением, на которое сейчас у многих молодых и не очень людей времени не остаётся вовсе. Это общение и чувство общности лежат в основе всех коммуникаций. Первично совместное мыслеизвлечение. А потом уже – все дела и их последствия.

В 1985-м году я поступил в МГУ, потому как тех, кто никуда не поступил, тут же забирали в армию. Все были одного и того же возраста, и уходили практически одновременно. Мне повезло. Но тут же «развезло». Провели эксперимент, по которому бронь институтскую отменили, и я пополнил своим присутствием войска Сибирского фронта, хотя и остался студентом. Но и в армии «откосившими» московскими маргиналами снабжался полезной для рассудка информацией. Система отслеживала всё это по старой памяти: имел допросы в особом отделе по поводу «хеви-металла» (из серии, как сейчас некоторые депутаты хотят ЭМО запретить).

С первых же дней меня обязали делать старослужащим татуировки: подняли посреди ночи, отвели в класс боевой и политической подготовки, вручили машинку из механической бритвы и тело сержанта Каранды. На мои робкие возражения, что не умею, получил тычок в рёбра и ответ: «давай, москвич, рисуй!» С этого всё и началось.

По возвращении домой около шести месяцев я находился в ступоре и никак не мог воткнуться в происходящее, потому что всё изменилось. И только летом 88-го года, когда маргинальные связи восстановились, некто Саша Лебедь позвал меня на «Кузню». Ситуация с культурным времяпровождением изменилась тоже. Коммунистическая система агонизировала, «железный занавес» проржавел и местами осыпался.

Возле «Горбушки» уже легально собирался клуб филофонистов, к тому времени изрядно раскрашенный. Под лестницей у «Плюшкина» собирались повзрослевшие знакомые, обсуждали свежекупленную меломанскую и татуировочную прессу, демонстрировали достижения татуировочного хозяйства. Оттуда даже появлялись некоторые клиенты для работающих в домашних условиях московских татуировщиков, выходцев из тех же маргинальных кругов. Основными мотивами было некое переосмысленное продолжение «олдскула»: то, что позднее легло в определение «московский стиль». Хаотично разбросанные черепа и розы, флаги конфедерации, драконы.

Выезжавшие за границу знакомые хвастали зарубежными образцами, резко выделяющимися по цвету. Эдуард Ратников демонстрировал лошадку с огненными копытцами, а Алекс Гоч не помню уже что. Активно проводились маргинальные концерты, молодёжная среда кипела и пузырилась. Особо запомнилось мероприятие Next Stop – Soviet Union. Тогда в Москву приезжали скандинавские коллективы, а наши группы приглашались с ответным визитом. Некоторые ехали на гастроли, а некоторым под этим видом удалось эмигрировать, как группе «Амнистия». Верховодили этим демаршем, надо понимать, Датский Красный Крест и Amnesty International.