Хардкор

Д. Х. Да, сленг сейчас извращен, а тогда Мамонт подгонял мне музыку и фотографии и по большому счету являлся основным источником несоветской информации. И в школе я уже был достаточно продвинутым в этом плане подростком, потому что вместе с братом прослушивал «вражеские голоса» по радио и узнал о панк-революции в Британии буквально с момента первых трансляций концертов Sex Pistols в конце семидесятых. Музыка тогда в основном была хардроковой, но попадались и гаражные эксперименты, такие как New York Dolls. При этом я уже разделял для себя музыку по стилям и местам происхождения и четко знал, что американский панк отличался от британского.

Как-то мы скооперировали усилия и произвели первый свой намеренный асоциальный акт. Он заключался в захвате школьной радиорубки, из которой неслись сообщения вербального характера. Там же, в этой рубке, была обнаружена какая-то аппаратура, которая стала немалым подспорьем в организации первой перовской панк-группы с названием «Целлофан». Название было таковым потому, что все местные урела постоянно нюхали клей и прочую токсическую дребедень, выпадая при этом из советской реальности. Как бы неосознанно становились отбросами общества, то есть панками. Вот такой вот «панк-рекордз» с шокирующим, для особо посвященных, названием был организован в нашей перовской школе. Аппаратура была полным говном, все эти педальки «вау-вау» и «фузы», но это только добавляло трэшового шарма. Музон состоял из нескольких тяжелых аккордов, тяжелые атональные рифы – и немудрено, что вскоре нашу лавочку прикрыли.

Но деятельность наша на этом не прекратилась, и когда в школе проводился тендер на разработку фирменного новогоднего стиля – на окнах, в коридоре между классами и столовой – я вызвался и дал авангардного художника не меньше Пикассо в молодые годы. Это все было, конечно же, влияние старшего брата, у которого я насмотрелся работ именитых абстракционистов и сюрреалистов. И в подобном стиле вместе с одноклассником с позывным Гудвин мы нарисовали абстракционистских Дедов Морозов, ёлок и Снегурок. Карающие надзирательные органы в виде педсовета обвинили нас, одиннадцатилетних подростков, в пропаганде буржуазного искусства, был поставлен вопрос об исключении нас из школы № 792. Но поскольку школа была единственной в округе, исключать нас было попросту некуда.

М. Б. Наверное, школьное пребывание того периода состояло из монотонного овладевания знаниями?..

Д. Х.…и перемен, на которых школьники уныло бродили по кругу. Даже не припомню – против часовой стрелки или наоборот. Изредка это болото всплескивалось комсомольскими авантюрами: как бы что-нибудь изготовить руками детишек на уроках труда и втюхать это на школьной ярмарке родителям учеников. Да, именно так все и было. Через эти мелкие спекуляции и организации субботников комсомол восьмидесятых и проник в мир большого бизнеса.

В конце семидесятых в нашей школе появился белокурый паренек, которого все обозначили как Француза, потому что он приехал из Парижа, где жил со своими суперзаконспирированными родителями. Персонажем он был забавным и все время рассказывал истории про панков, которых он видел за границей и даже показывал фотографии своих зарубежных коллег-хулиганов. У него была куча разных пластинок, и дружба наша привела к взаимному духовному обогащению.

Тогда же я научил Уксуса разговаривать басом и играть на басу. Друг у него был Гриша, с, которым они собрали группу «Унитазный кифоз», и я им, как мог, помогал. А меня учил играть Сережа Мамонт, который с детства любил жесткие рифы и еще петь форсажем, дико искажая голос. Собственно, «Чудо-Юдо» ортодоксального звучания – это Сережа Мамонт, который выступал в коллективе до 2000 года. А тогда Сережа писал тексты и музыку для первых альбомов «Чуда-Юда». На Олимпиаду-80 меня направили от школы в «Артек», и как-то где-то просчитались, назначив меня заместителем председателя совета пионерской школьной дружины, то есть вторым лицом пионерской организации. И я в этом клоунском пионерском прикиде строил местных хулиганов на линейку.

Будучи внедренным в пионерскую организацию, я начал подрыв устоев изнутри. Мы красили зеленкой волосы, йодом не получалось, прокалывали школьную форму булавками. Потом на меня кто-то настучал, что я ношу в школу вражеские фотки, и на очередном педсовете я был обвинен в пропаганде фашизма и объявлен чуть ли не предводителем местных нацистов, хотя кроме пионеров на линейке мне никто не подчинялся.