Харка, сын вождя

Индеец — на вид четырнадцати-пятнадцати лет — молча ждал. Кейт внимательно смотрела на его темный силуэт. Ей стало не по себе: в ней ожили тягостные воспоминания.

— К какому племени ты принадлежишь? — спросил Смит.

— Сиу.

— Ах ты понимаешь английский язык! К каким именно сиу?

— Дакота.

— Восточным или западным?

— К западным.

— А из какого ты племени западных дакота?

— Тетон.

— А точнее?

— Оглала.

— Где стоят ваши вигвамы?

— На берегу Платта.

— С точностью до двух тысяч километров! — иронически заметил Смит.

— Да, — невозмутимо ответил юный индеец.

— И в этой обширной местности находится твой отец Сидящий Бык?

— Сидящий Бык — возможно. Мой отец — нет.

— Что это значит? Сидящий Бык — там, твой отец — здесь? Ведь Сидящий Бык — твой отец?

— Нет.

Эллис дернулся, как от удара током. Потом попытался спасти ситуацию.

— Мальчик знает лишь индейский вариант имени своего отца, а английский — нет! — поспешил он объяснить.

— Ну что ж, попробуем прибегнуть к индейскому варианту, — насмешливо ответил Смит. — Ты сын Татанки-Йотанки?

— Нет.

— Кто же твой отец?

— Индейский артист, которого белые люди называют Топ и вместе с которым я работаю в этом цирке.

Из Фрэнка Эллиса словно выпустили весь воздух, и он на мгновение уподобился сжатой гармошке. Смит закончил разговор, который окончательно утратил для него всякий интерес и стал совершенно бесполезным.

— Одним враньем больше, одним меньше, — видимо, в цирке без этого нельзя, — сказал он Эллису, презрительно махнув рукой.

Он резко повернулся, взял Кейт за руку и вздрогнул, когда та чихнула. «Простудилась! — подумал он. — И я в этом виноват! Тетушка Бетти, несомненно, скажет все, что думает по этому поводу…»

Юный индеец так же резко и неучтиво повернулся и, не оглядываясь, пошел прочь. Эллис, на этот раз уподобившись растянутой гармошке, мех которой наполнился воздухом, крикнул ему вслед:

— Считай, что это была последняя капля, переполнившая чашу моего терпения! После представления я с тобой наконец потолкую по душам!

Смит шагал так быстро, что Кейт приходилось бежать, чтобы поспеть за ним.

И все же, прежде чем они вернулись в зрительный зал, она не преминула сказать:

— Папа! Ты слышал? Этот злой человек хочет наказать индейского мальчика за то, что он сказал нам правду! Что он не сын Сидящего Быка!

— Не думай об этом, дитя мое. У индейцев толстая кожа. Когда их лупят, они не так остро чувствуют боль, как ты.

То, что побои в качестве наказания для детей — вполне естественное явление, ни у Смита, ни у Кейт не вызывало сомнений. Они даже не подозревали, что индейцы никогда не бьют своих детей.

— Папа!

— Ну что еще?

Смит постепенно начинал раздражаться.

— Папа, а ты не можешь запретить этому злому человеку бить индейского мальчика? Ведь дети всегда должны говорить правду, верно?

— Идем, Кейт! Я ничего не могу запретить этому человеку. А индейцы — плохие люди. И за что бы их ни лупили — они всегда заслуживают порку!

— Но может, это все же несправедливо, па? — совсем тихо спросила Кейт.

Она видела в индейском мальчике уже не представителя народа, убившего ее бабушку, а всего лишь ребенка, которого несправедливо притесняют. Она чувствовала солидарность с ним, потому что во Фрэнке Эллисе было что-то, что напоминало тетушку Бетти. Хотя Смит был одержим ненавистью к индейцам, он до определенной степени разделял чувство справедливости своей маленькой дочери, и, чтобы успокоить ребенка и самого себя, он наклонился к Кейт и сказал:

— Отец этого индейского сорванца работает в цирке. Так что нам нет нужды вмешиваться. Да мы и не имеем права вмешиваться.

Когда отец с дочерью вернулись в свою ложу, представление уже началось: свое искусство показывала новая группа воздушных гимнастов. Смит сел на свой стул номер три в ложе номер семь, но не видел ни тетушки Бетти, ни трапеции под куполом цирка, ни трех господ, придирчиво оценивающих каждый номер. Он позабыл даже про Кейт, предавшись своим мыслям и видениям. Фантазия рисовала ему один-единственный образ: его мать посреди бушующего пламени. Но он нашел эту банду индейских убийц. Теперь нужно было добиться их ареста. Он пока не решил когда — сегодня ночью или завтра утром. Согласно афишам, цирк должен пробыть в городе еще два дня. А после сегодняшнего успеха гастроли, вероятно, продлятся дольше. Так что у него есть время спокойно обсудить с инспектором полиции и принять необходимые меры к задержанию преступников.

Под куполом цирка раздавались возгласы артистов. Один из них сделал сальто в воздухе между трапецией, с которой он спрыгнул, и руками второго акробата, который поймал его, держась ногами за перекладину другой трапеции и качаясь взад-вперед. Смит постепенно вернулся к действительности. Принятое решение рассеяло страшные видения.

Пока акробаты приводили публику в восторг своим искусством, Фрэнк Эллис, сопровождаемый двумя крепкими стражами, опять направился в вагончик директора. Тот пребывал не в таком плачевном расположении духа, как инспектор манежа, но тоже был очень возбужден.