Хазарский пленник

— Да ведь есть князь киевский — Владимир, — вдруг ясно прозвучало из задних рядов.

Ярополк оглянулся и привстал на цыпочки, стараясь разглядеть молвившего. Тот не скрывался, вышел вперёд, безоружный, босой. Перед ним расступались, словно признавая право на смелое слово.

— Не серчай, князь, — вступился за Кима старший, неодобрительно качая головой. Он пытался защитить горожан и спорить с князем не намеревался. Более того, слова о князе Владимире, возмутившие Ярополка, считал неуместными. Какой прок в глупом упрямстве? — Это человек пришлый, блаженный. Говорит, что в голову взбредёт.

По Киму не угадать, кто он, видны мокрые до колена порты, босые ноги припали пылью, рубаха льняная, грубая, лишь лицо и восточный разрез глаз выделяют его из толпы. Безоружен, хотя многие на площади не скрывают мечей, в окраинных городках что ни муж, то воин. В каждом городке на Руси свои дружины, всюду, даже в слободах и сёлах, есть ратники. В дружину князя отпускали не всех. Часто стремились лучших оставить, ведь своя рубаха ближе к телу.

— Пришлый? Блаженный? — повторил Ярополк и ступил к незнакомцу. Смотрел в глаза, искал безумие, но не приметил. Спокойный взгляд, уверенность, безбоязненность, и только. — Кто ещё не ведает, что князь Владимир убил Глеба и преступно завладел Киевом?! — крикнул молодой князь и отвернулся от Кима. — Знайте: Глеб не мог упасть со стен, ибо никогда на стены не взбирался! То всё россказни глупцов! И я возьму Киев, чтобы покарать злодеев! А вам, люди добрые, вреда не сделаю. Всё оплачу, и сено для коней, и хлеб для рати, всё! Всё учту, когда вернусь собирать подать! А кто хочет пристать к дружине, приставайте! Доброму воину найду место! Плачу серебром! Кто пристанет, не пожалеет!

Прошло немного времени, и староста договорился с людьми Ярополка о кормах, не имея сил противиться, покорился. Так крестьянин в слякотную пору попадает в колдобины, застревает и, не имея сил вытащить телегу, бормоча проклятья, сбрасывает часть урожая в липкую грязь, понимая, что просыпавшееся зерно уж не спасти. Вытолкав облегчённую повозку, собирает что можно и утешает себя тем, что хоть часть уцелела. Могло быть и хуже.

Хорошо, хоть город не жгут, не насилуют девок, не грабят дома. Собрать требуемое проще, чем потерять всё!

— А сейчас будь гостем, князь! — решился староста и приложил руку к груди, поклонившись молодому Рюриковичу. — Приглашаю на вечерю тебя и воевод, чем богаты, тем и рады.

Ярополк переглянулся с воинами, пожал плечами и ответил:

— Со мной пятеро стольников, ладно?

Народ торопливо расходился. Хозяевам предстояло свозить корма, принимать ратников, размещая в своих домах десятки солдат, стараясь уберечь близких от неизбежных посягательств. Сотня воинов — не препятствие для византийской дружины, поэтому горожане предпочли ладить миром. Прутом обуха не перешибёшь.

— Дай-ка поговорить с твоим блаженным, — заявил князь, столкнувшись взглядом с Кимом, всё ещё стоявшим в одиночестве на опустевшей площади. — Что-то он не похож на сумасшедшего. Скажи-ка, пришлый, ты сам каких кровей, какой веры?

Ким мог уйти вместе с другими, но, поскольку хозяйства не имел, скотиной не разжился, решил не поспешать. Ему казалось, что староста нуждается в подмоге. Ведь оставаться одному против всей верхушки византийцев весьма невесело. Думалось, что нелишне принять часть раздражения на себя, обеляя старосту. Пусть уж лучше косятся на нелепого бродягу, срывают зло на нём.

Приближённые Ярополка и воины охраны, державшиеся поблизости, устремились вслед за князем, одни неторопливо, не разделяя интереса к незнакомцу, другие выполняя долг, присматривая за чужаком. У телохранителей своя работа.

— Я из аланов, князь. Жил в Хазарии. Жил в Тмутаракани. Бывал в Царьграде. А вера? Моя вера тебе не знакома. Хотя все люди веруют и в моего бога. Ведь каждый человек хочет верить в добро и справедливость, не так ли?

Воины убедились, что человек не скрывает оружия, и стояли поблизости, ожидая конца беседы.

Офицеры обступили князя и снисходительно косились на чужака, не понимая, зачем Ярополку понадобилась пустая болтовня. Что может знать местечковый философ? Они повидали нищих отщепенцев, схожих с волосатыми бородавками на шее, проку с них никакого, но трогать страшно, того и гляди накличешь нарыв.

— Если тебе известна вера в спасителя, то мы легко поймём друг друга! Ты христианин?

— Нет, князь, — покачал головой Ким, словно сожалея о заблуждениях князя.

— Разве христианство не есть вера в добро и справедливость?

— Князь, каждому его вера свята! Кому ближе Юпитер, кому Велес. Сейчас увлеклись образом проповедника из Иудеи. Но вера недоказуема. Логика чужака всегда кажется оскорблением, а в горячке спора правды не слышат.

— Правды? Значит, лишь тебе доступна правда? А все мы — тёмные мужланы? Так? Странно. Христос привлекателен для отшельников. Проповедовал бескорыстие, не искал богатства, любил людей. Чем не угодил-то?