Но толпа не спешила вставать. Всадники, в которых князь узнал городских стражей, дружинников-киевлян, не замешанных в смутах, держались по краям, спешились и ожидали разрешения странного сбора. Оружия и стрел неприметно, и по всему видно, народ пришёл просить милости.
— Челом тебе, князь, — громко, напевно проговорил старший, подняв голову, присматриваясь к Владимиру. — Прости нас, неразумных. Не гневайся. Просим тебя, великий князь киевский, вернуться в город! Дать людям наряд!
Владимир оглянулся на Филина, пожал плечами и кивнул. Вот, мол, как, а мы всполошились. Филин усмехнулся, но рука так и осталась на рукояти, ибо предугадать дальнейшее трудно. Слова всегда говорят ладные, а что за ними?
— Встань да скажи толком, — посоветовал Владимир, стараясь узнать мастера. Среди просителей нет ни знатных дружинников, ни тысячников, ни купеческой верхушки.
— Что говорить, княже? Негоже оставлять детей без родителя, стадо без пастуха, город без государя. Много зла сотворено в городе, много в чём повинны мы, всё сообщество повинно, потому и пришли. Прости, князь. Хотим тебя в Киеве! — Мужик вскинул руку, и его клич подхватила толпа. Кричали как-то зло, упрямо, жёстко, сговорившись не отступать, добиваться согласия князя на возвращение. Словно он один мог изменить жизнь к лучшему, словно с ним жилось счастливо да вольготно, а без него — невмоготу.
— Без пастуха, говорите?! — Князь прищурился. — А управится ли пастух с несметным стадом? Один? Без помощников? Когда в стаде десяток упрямых баранов, что ведут в разные стороны! Как совладать со стадом, без сторожевых псов?! Или вы не знаете, что всех моих друзей постигла злая участь?!
Толпа слушала его голос, приподнимая головы. В передних рядах мужчины, но далее видны женские платки, нарядное шитьё по замше, алые колпаки. Владимиру показалось, он узнал Ольгу, невесту Крутобора. Странное событие взбудоражило обитателей охотного дома, но отшельник не мог согласиться с просителями. Умиление делу не поможет.
— Сколько раз горожане противились доброй воле? Не пойму, чего хотите? Кличете меня, а служите Митяям да Бочкарям?! Кто станет мне опорой?! Или не знаете, что все приспешники — воры?! С кем я должен ладить?!
— Князь, прости нас, мы тебе верим! Тебя просим! — кричал народный глашатай. Да и другие голоса слышались, кто успевал найти слова верные, тот и высказывал, спор тянулся долго. И разрешили его опять же воины. Филин да его сотоварищи.
— Кто из вас станет со мной в трудах и походах?! Кто готов служить верно, забыв и дом, и семью, и... — Князь не досказал. В первые ряды горожан влились его воины. Телохранители и Филин, и даже малец гридень встали на колени, молча присоединяясь к толпе. Савелий подмигнул, понукая к решительности.
— Ну, смотрите! Вам поверю! Слышите! И с вас же спрошу! Иначе нам державы не поднять!
Князь решительно пошёл к домику, махнул рукой, призывая своих, и довершил, не оглядываясь:
— Вставайте! Добились своего... пожалеете, да поздно будет!
У города, у распахнутых ворот, князя встречал Бочкарь. Знал о горожанах, доложили о ходоках, ведь выходили затемно, стража видела. Горбань рядом, да всё ж наособицу, не подошёл вместе с племянником воеводы, стоял, пока князь не подозвал. Обоз просителей ещё только показался вдали, а князь с наместниками, со старшинами уже обсуждали, где и как собраться.
— Не люблю горлопанов, но всё же сзывайте вече! — решил князь и пояснил: — Народ требует, доведётся потерпеть!
— Князь! Напраслина это! — сказал Бочкарь и оглянулся к Ковалям, словно они могли одним словом устранить все обвинения. Словно Ковали легко уберут все камни, брошенные в его огород. — Что может знать толпа? Может, сперва сядем да потолкуем?
Владимир заметил, что беспокойство ставленника отнюдь не беспричинно, ведь никто ещё и словом не обмолвился о мздоимстве Бочкаря, а он спешит отводить наветы!
— Добро. Сзывайте завтра! — Владимир никуда не торопился и легко согласился обсудить дела в кругу старшины. — А нынче поужинаем скромно да выспимся как следует, нам бы ещё с банькой успеть, да, Филин?
Глянул на Горбаня, стараясь угадать, прознал ли что жнец слухов и сборщик вестей, но по лицу мастера тайных дел ничего не прочесть.
Горбань тёмен. Пришёл от Претича. Изменив Рогволду. Так? А вскоре стал нужным Владимиру. Нужным, как никто.
Иногда князь задумывался, а не мог ли сам Горбань изменить? Мысли его никому не известны. Здравый рассудок подсказывал одно: Горбаню и без того довольно власти, — но страх, невольный страх, возникающий у каждого, кто общался с молчаливым темником, нашёптывал другое.
Сели у пустого стола. Пока соберут вечерю, можно всё обговорить меж собой. Бочкарь принялся рассказывать: о дани, о поездке по городам и посёлкам, о вятичах, о нужде покарать упрямцев и восстановить правду. Но его слушали невнимательно, казалось, всем известны старые болячки. Затянулось, ну и ладно, чего ковырять да выдавливать сукровицу?