Хазарский пленник

— Ты скажи коротко, — перебил князь, замечая, что время уходит впустую. — Что с людьми? Почему народ тебя не хочет? Завтра крикнут — карать! Так надо ж знать, отчего?

— Ты сам знаешь, кричать у нас любят! — недовольно скривился Бочкарь. — Кого хвалили, когда? Всё только покойников! А сосед всегда плох! Нет за мной греха! Если что сделал не так — значит, не умел иначе! Про казну не слушай, князь! Церковь строить позволил, было, но там не так много положил, лишь бы с христианами примириться! Всё же воевать вместе, плечом к плечу! Вон вятичи...

— Будет! — поднял руку Владимир. — Что казначей скажет? Давай, Грачик! Как есть, так и скажи!

— Не могу, — ответил испуганный Марк и опустил глаза. — Казну, что Бочкарь привёз, не видел. Сам тратил, сказал: не моя печаль!

— Так! — удивлённо принял Владимир. — Говоришь, крикуны виноваты?

— Князь. Для того и взял казну, чтоб не отвечать за чужие проступки. Всё, что есть, завтра сочтёте, сам увидишь, краж не было. Верно, Ковали? Вы ж тому свидетели?

Не успели Ковали подтвердить сказанное, как Горбань кашлянул в кулак и уточнил:

— Чему свидетели? Ты дань оборотил в деньги, в серебро, а кто знает, как и с кем сговаривался? Пушнины нет, мёда нет, всё скинул, лишь бы бренчало! Кто узнает, сколько к рукам прилипло?

— А не знаешь, так к чему наветы?!

— Не знаю, ибо так тебе выгодно. Без свидетелей промышлял?

— Ладно. Не спорьте. — Князь примирительно поднял ладони. — Люди соберутся, купцы не дети, всё узнаем, если нужно!

— Он узнает! — усомнился Бочкарь. — Его ж боятся, как дьявола! Кто с ним поспорит? Горбань весь город разбередил. Всё ищет крамолу да измену!

— А ты не изменяй! — усмехнулся Горбань.

— Хватит! — Князь прихлопнул по столу. — Это и все беды? Всё остальное гладко?

— Откуда гладко, князь? Коль у Горбаня полгорода вороги?! Люди потому тебя и звали, что боятся жить! Нет жизни в городе! Нет покоя!

— Кто растащил казну, те и боятся! Тем нет покоя! А тебе пуще других, ибо знаю, сколько ты привёз! Другое дело, сколько там осталось! Ума не приложу, как думаешь князю глаза запорошить!

Князю надоел бесцельный спор. Он прекратил разговор и отпустил Бочкаря, велев завтра дать отчёт по истраченному. Чтоб выйти на площадь, к людям, зная доподлинно, что и как сделано наместником.

Меж тем истопили баню, на столе тесно от холодных закусок, лепёшек, слоёного сала, кислой капусты. Пиво князь отверг, потребовал чистой воды, хотя и видел, как напиток пробовали, прежде чем подать на стол. Проверяли, нет ли в нём отравы.

— Что Горбань? Не уживёшься с Бочкарём? — спросил Владимир, предлагая соратнику присоединяться к вечере. Тот помотал головой, отказываясь:

— Сыт, князь. Недавно ел. Это вы изголодались в лесу. А Бочкарь княжить вздумал, как же с ним ужиться? Ты париться будешь, а он кинется золото собирать, где в долг, где с угрозами, чтоб тебе показать, будто не похитил. Не верь! Вели, и завтра же тебе всё расскажут!

— Кто расскажет? — не понял Владимир.

— Вели голову снять укравшему да половину отдать доносчику! И всё, что украдено, будет известно! Сами прибегут, сами расскажут! Обещай сохранить жизнь, в ногах валяться будут! Да оно и проще. Когда воры меж собой перегрызутся, нам легче!

Владимир покачал головой и спросил:

— А ты? Тебе что же, деньги без нужды?

— Отчего же. Я беру с тех, кого поймаю! Мало смутьянов у нас? Мало злоумышленников?

Филин подтвердил:

— Да уж слыхали!

Князь выпил воды, поднялся и распрощался с соратниками:

— Ну, добро. Собираемся утром. Горбань, проследи, чтоб нас тут не придушили в первую же ночь! Филин к рассвету обещал сотню подтянуть... Да, постой. Об отравлении ничего не прознал?

В горнице остались лишь телохранители и Горбань, поэтому он признался:

— Прознал. Только взять не сумел. Девке яд дал купец хазарин. Но выехал без товара, и не в Итиль направился, нет. В Византию. Скажи, зачем купцу ехать в Константинополь без товара?

— Зачем? — повторил наивный Филин.

— Может, за долгами? Торговать-то теперь не станет! — Горбань развёл руками и, прощаясь, повторил: — За долгами. Жаль, мы ему не отплатили, жаль.

Баня просторна, а всё ж тесная. Парились вчетвером, двое на полках, третий с веничком, а один следит за теплом, подкармливая прожорливую малиновую гору угольев. Понятно, что истопник меняется, как кто-то выскочит из баньки, чтоб малость охолонуть, поваляться в снегу или посидеть в предбаннике, глотнуть прохладного пивка, другой ложится на полку, постанывая от жары, от прикосновения к горячей кромке досок. Воды не жалели, печь раскалили как следует, пар густыми клочьями вываливался наружу, в темноту, согревая морозную ночь.

Винить некого. Коли князь не смекнул, к чему клонится, так чего спрашивать с подручных? Филин выскочил в снег, горячий и утомлённый, упал в сугроб, выбирая не измятое снежное покрывало, и, с трудом привыкая к темноте, разглядел поспешающих к бане воинов. Угорелый, распаренный, всё же смекнул, клинки-то у ратников наголо!

— Измена-а-а! Князь! — кричал как оглашённый, распахнув дверь. — Беги-и!