Хазарский пленник

Резко склонившись на бок, Владимир ударил по древку, и копьё лопнуло. Хруст дерева — как знак, все замерли в ожидании, и стало на удивление тихо. В тишине, впервые объединившей собравшихся, голос Владимира звучал угрожающе:

— Я князь, и то правда! А вы смутьяны!

— Не слушайте! — размахивая своим жезлом, вопил Силантий, заметив неуверенность ближних. — Ложь! Святослав сам помер! Конь лягнул, то все знают! А этот — хазарин! Прислужник хаканов! Кого слушаете?!

— Конь лягнул?! — кивнул Владимир. — Сам видел?! Ох, стражник, лишишься языка! Кто здесь по глупости, люди?! Вон поспешает ведун Олекса! А спросим его, от чего умер князь Святослав! Кто правды ищет?

Улгар и Кандак успели поднять людей, вытряхнуть разомлевших ратников из тёплых домов, скликая к княжескому подворью. Сам терем невелик, но рядом дома близких, верных людей, и вся улочка стала местом сбора пришлых воинов. Весть о смуте неслась быстро. Но ратники принимали её спокойно, на то и войско, чтоб доказать силу в схватке, а не в состязаниях краснобаев. Могло быть хуже, в ночь разбросанных по городу воинов тяжко собрать, а когда на каждом углу перехватывают разъярённые жители, и вовсе невозможно.

Стягивая тысячу ко двору киевского князя, к богатым домам дружинников да близких правителю купцов, наёмники видели уже дым первого пожара. Пока подожгли лишь один дом, но толпы собирались в разных углах столицы и по галдящим улицам устремлялись к центру, к княжескому подворью. Казалось, кто-то руководит мятежом, нашёптывая людям злое!

Видны беженцы, скачут купцы хазарские, ищут приют и защиту у правителя. Но Владимира нет. Скарб хазарских торгашей наспех расхватывают, а то и жгут. Хорошо хоть не добрались ещё до складов, до спрятанного на хранение, взяли лишь лотки.

Гости, приехавшие на торжища, скрываются в домах, разумно полагая, что чужакам не место в сваре за престол. Им трудно понять, кто верховодит народом, кто подбивает на непослушание.

Дружина, войско киевское тоже собирается к дому князя, Претич не предупредил своих вояк, что к чему, вот и бегут, кто пёхом, кто верхом, к воротам. А там чужаки. Снуют слухи, дружинники взбудоражены, и только одно сдерживает две силы от столкновения, язык. И те, и другие говорят по-русски, понимают друг друга и оттого не решаются нападать.

Тысячник дружины киевской, увидев толпу горожан, первым обратился к хазарам. Преодолел пять десятков метров, разделяющих ратников, проехал меж отрядами и поклонился Улгару.

— Чего ждём? Хазарин? Не с вами ли ратиться нынче? Как думаешь?

За его спиной двое, но разве они спасут, если старшие не сговорятся? Улгар, хоть и чужой в городе, понимает — русских меньше! Толпа не войско, смелы до первой крови, в открытой сшибке его тысяча сметёт и дружину, и горожан. Потому Улгар спокойно отвечает, привычно склоняясь:

— Зачем биться? Ваш князь, наш князь. А купцов не дадим... зачем купцов гонять? Почто притесняют хазар?

— Мы купцов не хватали... — ответил тысяцкий и оглянулся. Он только сейчас разглядел беглецов, стоящих в глубине двора, наспех собранные вещи на санях, закутанных в тулупы женщин, детвору. — И к смуте не причастны. Кому-то надобно, чтоб пролилась кровь... кто-то ждёт славной тризны по Глебу.

Он не успел вернуться к киевлянам, как толпа, медленно обтекая дружинников, подползла к краю княжеского двора и остановилась. Сзади напирали нетерпеливые, волновались самые беспечные, которым ничего не страшно в толчее, не дав себе труда задуматься, к чему катится бунт. На то и сновали в толпе подстрекатели, толкали под руку горячих.

Из возгласов и многочисленных задиристых реплик дружинники и наёмники поняли: народ вышел на улицы, противясь хазарам. Именно вступление хазар в столицу вызвало бурю негодования.

— Кто вас звал? Степняки?! — кричали ближние, чувствуя себя героями, ведь позади сотни сородичей, соседей, земляков. Вместе так просто крушить любые преграды!

— Оставьте Киев! Забыли Святослава?!

— Киев не Итиль! Не Саркел! Ступайте прочь!

Собравшимся кажется, что и воины киевской дружины с ними, в первых рядах улюлюкающей толпы. Толпа понемногу подталкивает их к буйству, подмывает песчаный слой под камнями, ожидая обрушения. Хазарам сейчас не разобрать, кто воин, кто случайный крикун, пришедший вершить стихийное правосудие!

— Пошли вон из города! Глеб наш князь!

— Забирайте своего княжича! Найдём, кому стол отдать!

— Люди русские, чего ждёте?! Гони их!

— Шапками закидаем!

— Собак спустим! Слышь, ехай-ехай, а то кусать будут!

Кто-то смеялся, кто-то потрясал сулицей, кто-то догадался бросить снегом, ведь его всюду хватает. Слаб, конечно, мокроват от тепла, но если постараться, приблизится на десяток саженей!

И вдруг всё изменилось. Улгар и Кандак подали знак, конница принялась ровнять ряды, воины дружно обнажили сталь кривых сабель, растягивая вал от одного края улицы, от ограды княжеской, до другого. Это походило на порыв ветра, проскользнувший по дереву, когда каждый потревоженный лист успевает блеснуть, отразив солнце, подталкивая соседний, словно передавая острый блик с ветки на ветку.