Хейл-Стилински-Арджент (СИ)

Стайлз роется в бумажном пакете из Макдональдса в поисках очередного Гранд чизбургера, подпевая Пирсу Броснану в “Mamma Mia” и слушая, как хрустят на зубах Лидии сухари с отрубями из ее низкокалорийного салата с форума для беременных. Разросшийся из-за близнецов живот уже больше, чем был с Томасом на более позднем сроке, но Стайлз не считает это проблемой и продолжает обходить стороной упаковки обезжиренного тофу в морозилке и ее персонального диетолога. Лидия все еще самая красивая женщина в его жизни, даже если она не влезает в свои брюки от Армани и набрала пару лишних фунтов в талии.

- Ты же хочешь чизбургер и жареные крылышки? Давай, я взял с расчетом и на тебя, - он трясет бургером со стекшим с краев чесночно-лимонным соусом перед увлажняющей маской на ее лице.

- Девятьсот пустых калорий, ни за что.

- Малышам нет дела до калорий. Тамми, скажи маме, что ты хочешь Гранд чизбургер.

- Это не Гранд чизбургер. Там другой соус. И прекрати называть его Тамми.

- Хочу и называю, - говорит Стайлз. - Это мой сын.

- Это наш сын, - поправляет Лидия. - И мы не назовем его женским аналогом имени Томас, я уже говорила.

- Ради всего святого, это не женское имя. Только если оно сокращено от Табиты. Но я не говорю, что планирую называть его Табитой.

- Я все сказала, Стайлз, - замечает она недовольным тоном, который все последние годы их брака ставит точку в семейных разговорах относительно Томаса/”Хейл индастриз”/инструктора по йоге. Но не в этот раз.

- Какого черта, детка? Ты не пропустила несколько обычных шагов? Куда подевалось “Что ты думаешь, Стайлз?”, - он устало откидывается на кожаную спинку дивана под пледом, пахнущим лавандовым кондиционером для белья, но все равно обнимает ее лежащие на нем ноги в слаксах для беременных с индийским рисунком. - По крайней мере это не я собираюсь назвать дочь налоговым обложением*.

- Ты не можешь соотносить неанглийские имена с их значением в английском. Это смешно.

- Если нет Тамми, значит, нет и Ле́ви.

- Не будь ребенком, - просит Лидия.

- Вы, женщины, вынашиваете детей девять месяцев, но мы вынашиваем их со своего тинейджерства. Чтобы ты понимала, у нас их двое за один подход, потому что это я тогда хорошо поработал. Поэтому я в праве назвать его Тамми, нравится тебе это или нет, малыш, - Стайлз поглаживает ее по бедру. - И раз уже мы об этом заговорили, я против, чтобы роды у тебя принимал мужчина.

- Сомневаюсь, что решение останется за тобой, - отвечает Лидия. - И дай уже сюда свой чертов гамбургер, - она подтягивается и вырывает его у него из рук.

- Этот острый. В пакете есть с сырным соусом.

- Я хочу этот, - Лидия елозит по дивану, сгибая ноги в коленях и упираясь голыми ступнями в бок Стайлза. - Включи “Рокки”.

- “Рокки”? - переспрашивает он, но сигнал входящего звонка его прерывает. Он шарит по столу в поисках мобильника, опрокидывая пустые банки из-под газировки. Золой Ролекс Лидии на пособии по французскому в мягкой обложке отбивает десятую минуту двенадцатого. На экране светится “Мал”, и Стайлз медлит, вспоминая их короткие вежливые разговоры во время ужинов у Мелиссы или ремонта крыши у них дома, которые всякий раз за эти четыре месяца напоминали ему общение с консультантом, работающим лишь за комиссию. Аккуратный живот Малии под толстовками Скотта, увеличивавшийся с каждой их встречей, заставлял его чувствовать себя по меньшей мере неудобно. Он больше не мог сказать ей, что ему жаль.

- Скорее всего, Малия родила. Не будь идиотом, это твой лучший друг, - говорит ему Лидия, и хотя он знает, что она имеет в виду Скотта, он все равно представляет себе усталый, но такой зачарованный голос Малии, сообщающей ему первому рост и вес своего новорожденного сына прямо из родильной палаты и тем самым заставляющей его понять, что она ценит их дружбу. Но с чего бы Малия стала ему звонить?

- Мужик, - улыбается Стайлз телефону и слышит этот крикливый плач младенца, дающий им знать, что Митчелл МакКолл, наконец, появился на свет.

Скотт скользит мобильником в задний карман своих джинсов для ремонта, оборачиваясь к Малии. Она гордая и усталая, мокрые пряди волос прилипли к ее раскрасневшемуся лицу. Она улыбается, потом плачет, пока акушерка умелыми движениями вталкивает крошечное извивающееся тельце их сына в распашонку, первой попавшейся Скотту в их спальне двенадцать часов назад.

Он был рядом, чтобы встретить его, когда Митчелл выскользнул из Малии с решимостью, уверенностью в своих способностях, подняв ручки вверх, словно в знак победы. Когда акушерка передает его ей, Скотт ближе притягивает ее к себе и целует в теплую ямку там, где челюсть встречается с ее влажной шеей. От кудрявой головки Митчелла тянется сладкий запах молока, он требовательно шевелит маленьким ртом, и Малия прикладывает его к своей груди. Скотт обнимает ее сложенные под тельцем малыша руки своими и упирается лбом в ее лоб.

- Я люблю тебя, - говорит она ему в губы.

Ганди учил, что бы ты ни делал в жизни, будет незначительно, но очень важно, чтобы ты это сделал, потому что больше этого не сделает никто.

//