Хейл-Стилински-Арджент (СИ)

– За последние пять лет я часто приезжал сюда. Садился на песок и надеялся, что это поможет мне во всем разобраться. А потом снова возвращался. Брал с собой серф, спальник и оставался здесь на всю неделю, – грустно усмехается он.

Малия опускает голову ему на грудь, обхватывая его тело. Мелкие ракушки под ногами приятно продавливают ступни, песок забивается между пальцев. Горизонт совсем розовый, пластмассовый, как те мебельные наборы из кукольного домика ее сестры. Соленая вода у берега вспенившаяся, молочная. Солнце, как кусок желтого маргарина, медленно тает в небе над океаном.

– Я знаю, что Кира была здесь. Но не думай, что впредь я буду делить тебя с кем-то.

– Как и я тебя, – он облизывает ее сухую губу, прежде чем целует ее настойчиво, но все равно нежно. – Ты моя.

– Твоя, – вдруг соглашается она.

/

Когда сгрызенная луна повисает в зените, Скотт разводит костер с помощью жидкости для розжига, вываливает на песок одеяла и подушки из кабины и тянет Малию на себя, зарываясь пальцами в ее жесткие волосы. Сцеловывает с ее губ те слова, что они не сказали друг другу.

После она лежит на его смуглой груди, водя по ней ногтем с забившимися под него песчинками и упираясь босыми ступнями в переносной холодильник, пока влажный ветер с океана обдувает их обнаженные тела. Он растирает ее спину крепкими ладонями, забиваясь в песок большим пальцем ноги. Они молчат, а потом она вскакивает на ноги и нагибается за двумя бутылками пива, мышцы ее голых ягодиц сокращаются. Скотта заводит все.

Малия садится возле, и он валит ее на одеяло, подминая под себя, вдавливая ткань в песочные лунки. Волны пенятся с шипящим, будто взболтанная газировка, звуком у самой кромки.

– Уже снова? – она приподнимается на локтях, утыкаясь ему в губы.

– Ты против?

– Я собиралась выпить, – Малия вылезает из-под него и снова садится, по-турецки складывая ноги. Скотт знает, что она осталась бы здесь дольше, потому что никто из них не должен заботиться о том, чтобы напяливать на себя эту трущуюся о потное тело одежду до восхода. Или объясняться друг перед другом.

– В багажнике есть еще несколько банок темного, – предлагает он.

– Оно теплое, кто пьет скисшее баночное пиво?

– Стайлз.

Она замолкает, и все это верно ползет к другому. В шипучей тишине Малия с характерным щелчком вскрывает холодную жестяную банку, светлая жидкость проливается на край непромокаемого одеяла и тонкой струйкой скатывается в песок.

– Я не прошу тебя рассказывать мне, но если ты готова, я тут, чтобы выслушать. Что угодно.

И, наверное, это правильно, что она все же решается. Им было по семнадцать, она была неустойчивым облезлым койотом и девушкой его лучшего друга, который пускал слюни на Лидию, но трахал Малию на замызганных задних сидениях своего джипа. Потом они влезли в борьбу с докторами в масках от чумы, потеряли последнее доверие друг к другу, она таскалась с Тео по дорогам для вождения, со Стайлзом они нелепо разошлись - был Донован, ее мать и перевернутый хэтчбек с выгнутой металлической дверцей за восемь лет до этого. Она родила ему ребенка. У Элли было сморщенное скользкое тельце в сметанной слизи, пока Мелисса не обтерла ее и не отдала Крису, она порвала Малии печенку и сломала два нижних ребра. Если бы Скотт не облепил ее тонкую ладонь своей, она бы потеряла сознание. Кровь влажно хлюпала между ее ног.

Да, ей хотелось взять ее. Да, она позорно сбежала, потому что там все было сплошным напоминанием. Да, она любила его.

– Но теперь все по-другому, – Малия тянется к Скотту, и его сухие руки на ее теле - это то, чего ей не хватало в крошечной комнате в мансарде над дешевой лапшичной в Париже. Ей нужно было не больше, чем просто тарелка хлопьев и его объятия, но потребовалось время, чтобы это принять. Садясь в машину и вбивая его пыльный район в навигатор, она не признавала поражение - это только усталость.

Испытав на себе истощающую горечь миль, часовых поясов и океанов, Малия впервые ощущает, что вернулась домой.

/

В половину пятого его тело остывает, и он просыпается, не чувствуя под боком ее тепла. Волны омывают шершавые ступни, пенный прилив теперь достает до края одеяла и его сброшенной на песок одежды. Небо затянуто голубичной пленкой.

Скотт оглядывается, но Малии нигде нет. В кабине пикапа пустота и застоялый запах пыльных сидений. В багажнике скинутые в кучу складные стулья и глубокие канистры с водой. Он бродит по пляжу еще немного, пока не замечает ее на краю голого утеса - пологий глиняный выступ упирается в обрывающийся в воде горный хребет Санта-Лусия. Южнее волны швыряют в небо молочные шапки.

– Лия? – ему нужно было время, чтобы добраться до нее. Засохшие, осыпавшиеся с кактусов иголки впились ему в ноги. Неумело пробует скрыть волнение в голосе.