Хейл-Стилински-Арджент (СИ)

На ней вытертый комбинезон с одной соскочившей лямкой, короткие волосы слиплись от жары и перехвачены резинкой на затылке. Солнечные очки, которые она выпросила у Коры, спадают на нос. Папа отправил ее в супермаркет к Самиру на другом конце их улицы с растянутой на бельевых веревках выстиранной одеждой и фруктовыми развалами у стен, вручив пластмассовую корзинку и несколько десятков мексиканских песо.

– Не сворачивай на соседние улицы и в проулки между домами. Иди по главной дороге до магазина. Потом сразу обратно, или я отправлю с тобой Айзека, – сказал он.

– Мне уже целых пять лет, папа, – ответила ему Элли. – В середине третьего комикса «Гражданской войны» солдат Баки один-одинешенек обошел толпу на Штефанплатц - это в Вене, папочка, - когда его преследовала группа спецназа в толстых жилетках, как у предаконов. И у него, вообще-то, не было Айзека.

– Ты зазнаешься, – обиженно выдал тот, застегивая гавайскую рубашку на сыне. – Разве Стив Роджерс тогда не помог ему?

– Это был Капитан Америка, он уже надел костюм, и это все было потом.

– Все равно не думай ползти за приключениями по склону за супермаркетом, ты меня поняла? – добавила Кора, хватая Олби за ручонку. – После работы я отвезу вас к Дереку.

– Будем есть попкорн и чилийскую пиццу? Папа, а ты поедешь с нами?

– Ти подешь нами, – подхватил Олби, копая пуговицу на своем комбинезоне.

– Если пообещаешь, что вернешься обратно без своих рядовых происшествий, – закончил тогда Крис, позволяя малышу попутно схватить его за рукав.

И вот Элли оббежала весь супермаркет в поисках голубого сыра, клубничного йогурта и двух вилков брокколи для овощного суфле Олби, поболтала с Самиром о сахарозаменителях, прилипающих к кишкам, поставках свежих яиц и готовой лапше с копченым беконом на кассе и собралась домой. Здесь полдень, время обеда, поэтому пластиковых стульев возле дороги теперь больше, а мопеды с заглохшими моторами тянутся до самого супермаркета.

Оттер радостно вьется у ног. Никакая он не глупая собака, как сказал Дерек, но Элли все же приходится свернуть за ним в грязно-желтый переулок с облупившимися синими почтовыми ящиками.

– Оттер, – зовет она, пока не упирается в мусорные контейнеры с разбросанными повсюду банками и коробками из-под готовой еды. На протянутых между домами веревках сушатся белые простыни и детские ползунки.

– Что у тебя для меня, макоса? – за плечи ее вдруг швыряют в сторону, и она проваливается в чей-то рыхлый живот, мягкий, как мякиш домашнего хлеба в кафе Марии. Трое говорят быстро, на невнятном разговорном испанском. Один из них пахнет жженой резиной, и у него облезшее до мяса обгоревшее лицо, как у Уэйда Уилсона.

– Ничего, но в следующий раз я возьму для тебя хеллоуинскую маску Дэдпула. Ты что, не знаешь, что такое крем от загара?

– Что сказала? Еще слово, и я выстрелю тебе прямо между глаз, – он вытаскивает пистолет из-за тугой резинки и приставляет к ее лбу. Этот переросток сморщенный, как орк с плакатов в интернет-кафе. Толстяк с хлебным пузом и еще один все еще держат ее, пока орк Уэйд Уилсон срывает рюкзачок с ее плеч свободной рукой и вытряхивает из него содержимое: солнечные очки Коры, пластмассовые фигурки Росомахи и Грута и всю сдачу.

– Здесь пятьдесят песо и еще мелочь, ты мне соврала, макоса.

– Я не врала, я только сказала, что у меня ничего нет для тебя! Ты такой большой, разве тебя не научили, что воровать плохо? Это все не твое, быстро верни обратно, пока Бог не наказал тебя.

Орк Уэйд Уилсон вдруг выходит из себя и снова упирает в нее дуло. Из-за сходящей пленочной кожи его глаза совсем маленькие, как у крота. Снующий туда-сюда Оттер хватает его за штанину, когда он спускает пистолет к бьющейся жилке на ее шее.

– Пошел к чертовой матери!

Орк с силой отпинывает его, хлебный толстяк, который выглядит, как еле влезшая в костюм Черной Пантеры Итта Кэнди, сильно сдавливает ее запястья, чтобы она не дергалась.

– А ну-ка отпустите меня! Вы думаете, я вас боюсь? Черта с два! А ты, да, тебе говорю! Мне кажется, что кровь к твоему языку поступает из твоей задницы, потому что ты такое дерьмо несешь!

– Господи! Ты заткнешься, наконец?

Итта Кэнди зажимает ей рот своей потной мясистой ладонью, Оттер рычит, снова бросается к ногам, прокусывая штанину и ногу Уэйда Уилсона. И тогда это происходит. Орк взнывает, его облезшее лицо становится, как печеное яблоко. Он в пылу взводит курок и стреляет.

– Оттер!

Предел злости приходится в отместку за жалобно скулящего щенка, его светлая шерсть быстро склеивается из-за крови. Элли выворачивается с отвратительным хрустом молочной руки хлебного толстяка, ее глаза на пару секунд окрашиваются, но тухнут в желтых зрачках сдающего Оттера, когда она сгребает его в охапку, пачкая свои ладошки.

– Дьябло!

Итта Кэнди надрывно вопит, его сломанная рука болтается сдутым шариком-колбаской для скручивания фигурок в цирке-шапито. Орк Уэйд Уилсон в отдалении сворачивает мусорный контейнер, выползшие из-под него крысы расползаются в ржавые канализационные решетки и свободные пакеты. Оттер плохо дышит, с его высунутого языка капает кровь.