Хейтеры

– Я категорически против этой глупости.

– Мы очень благодарны вам за приют, – сказал Кори, но Эд молча посверлил его глазами десять секунд, а потом повторил:

– Категорически против.

– Ну так подай жалобу в письменном виде, – выкрикнула Шарлиз.

– Я определенно против этой крайне неудачной затеи.

– Эд, кажется, унитаз на втором этаже все еще сломан!

Эд несколько раз выдохнул через нос.

– Шарлиз, – крикнул он ей более спокойным тоном, – а представь, что сюда явится полиция. И обнаружит у нас троих детей – белых детей, чьи опекуны не знают, где они, и не разрешали им останавливаться у нас. Вот честно скажи, что тогда будет?

– Никакая полиция сюда не заявится. И кстати, белый из них только один.

Эд так сильно закатил глаза, что даже удивительно, как у него глазные яблоки не выкатились из орбит.

Далее он принялся пристально разглядывать нас по очереди, видимо, рассчитывая, что кто-то сломается. Стоит ли удивляться, что этим «кем-то» оказался Кори.

– Его родители тоже белые, – заметил Кори и указал на меня.

Эд снова уставился на меня своим взглядом дознавателя ЦРУ.

– Меня усыновили, – я чувствовал себя ужасно глупо. – Я родом из Венесуэлы.

Эд мрачно кивнул, словно эта информация могла ему как-то пригодиться.

– А я выросла в пригороде Нью-Йорка, – непонятно зачем сообщила Эш. Тут Эд прервал нас, раскинул руки и медленно и доходчиво произнес:

– Послушайте. Вы наверняка понимаете, в каком затруднительном положении я оказался. Скажите, не просят ли меня приютить беглецов?

Не совру, сказав, что мы понятия не имели, как на это ответить. Мы просто стояли и задумчиво кивали. Причем пытались кивать так, чтобы эти кивки означали: «мы понимаем, в каком затруднительном положении вы оказались», но никак не «да, мы беглецы, которых вас просят приютить».

– В глазах закона смогут ли меня обвинить в укрывательстве беглых несовершеннолетних? В глазах закона.

Мы продолжили отвечать неопределенными кивками. Кажется, Эд обращался ко мне. «Он думает, я лидер», – понял я и тут же пожалел об этом.

– Скажите, – прогремел он, – не стану ли я соучастником переправы нелегалов по подпольной железной дороге?[26] Новой дороге для белых?

Тут мне пришлось перестать кивать и задуматься, что он имеет в виду. Кори же начал кивать еще усерднее. А Эш покачала головой. Все вместе мы выглядели совершенно по-идиотски. Но почему-то наша реакция удовлетворила Эда. Он улыбнулся и сказал:

– Ха!

А потом вдруг как будто просто забыл обо всем. Откашлялся, глотнул чаю, взял книгу и начал читать, словно нас тут вовсе не было.

Мы поплелись наверх, где нас ждали кровати в трех разных комнатах. Когда я вошел в свою, то обнаружил Шарлиз, которая лежала на полу лицом вниз. Она быстро встала, будто такое поведение было совершенно обычным.

– Просто отдыхаю, – пояснила она, похлопала меня по плечу и вышла.

Шарлиз сказала, что после ужина мы могли бы сыграть небольшой концерт на заднем дворе. Пусть соседи соберутся, выпьют пива и все такое. Я был уверен, что Эд не согласится, но мы все равно порепетировали пару часов после захода солнца, и нам никто не помешал.

Репетиция прошла не очень, потому что никто из нас не помнил почти ни одной песни. А еще мне пришлось привыкать играть с забинтованной ладонью. Но главная загвоздка заключалась в том, что мы еще не до конца разобрались, как играть вместе.

Я, например, только-только начал понимать, что представляет собой Эш как гитаристка. Что ей нравится, и когда она предпочитает это делать. Я только-только разобрался, что она за музыкант. На первый взгляд ее исполнение казалось небрежным и хаотичным, но прислушавшись, можно было понять, что на самом деле у нее все под контролем.

Она не играла в такт. Ей нравилось вступать на долю секунды позже, она всегда играла или больше, или меньше нот, чем нужно. В течение нескольких тактов во вступлении или куплете Эш могла зеркалить басовую партию, но со всякого рода спотыканиями и нотами-призраками. Из-за них партия выглядела уже совсем по-другому. Или, задав классический блюзовый ритм, без предупреждения выдать громкую диссонансную ноту, да так, что мурашки бежали по коже. Все это она делала нарочно.

У нее была своя фишка: выдавать то, чего меньше всего ожидаешь. А от нас с Кори требовалось предоставить ей как можно больше свободы. Мы играли ровный, минималистичный ритм, и те пару часов, когда мы его отбивали, было не совсем понятно, что происходит. Но к концу всем троим начинало казаться: в этом что-то есть.

На ужин пришли четверо сыновей Шарлиз и Эда. Двое из них привели с собой жен и детей. К счастью, нас не посадили за детский стол в гостиной. Мы втиснулись за взрослый, хотя места для всех не хватало.

На ужин была рыба на пару и множество вкусных гарниров. Но добраться до этих гарниров оказалось непросто. Я все время случайно толкал парня, сидевшего рядом со мной, – Эда-младшего или, как его звали, Маленького Эда. В конце концов тот буркнул: «Ты просто скажи, что хочешь, и я тебе возьму, окей?» Сказал это, не поворачиваясь и не глядя на меня.