Хигналир (СИ)

Мой мрачный товарищ продолжает меня пугать. Но это ненадолго. Сейчас перекинемся парой кощунственных фраз, несущих в себе пренебрежительное, издевательское отношение ко всему разумному по мнению любого стороннего свидетеля, невыразимый словами смысл которых понятен лишь нам двоим, и тонкое едва уловимое чувство единства и доверия — у моего “я” в кармане, за пазухой души, так сказать.

— Идём, — я взял плащ. — Не забудь закинуть за спину кладь грехов — и за воздаянием.

— Ай, блин, грехи по полу рассыпались, — нерасторопно развела она руками.

— Руки огрубели — о выблюдков марать, что не подбираются?

— Твои-то руки тонкие — что надо для таких случаев.

— К моим как к крестику примагнитятся.

— От крестика же отталкиваются.

— От тебя крестики отталкиваются.

— А к тебе, следовательно, притягиваются.

Я достал крестик и прилепил на лоб.

— Опять фокусы цирковые начались, — расстроенно и смиренно констатировала Снолли.

И вот, чувство стыда у меня в кармане.

— Церковные, а не цирковые... — обиженно оправдывался я.

Судя по широкому мокрому тротуару перед нами, мы на центральной улице и прошёл дождь. Людей ещё больше, чем в Серхвилкроссе. Прямо напротив нас стояла закусочная “Сосиски братьев Бачмури”.

Там и подкрепились. Пора отыскать убежище наёмников по названному адресу. Мы спросили пожилого прохожего, как нам до Гусеничной пройти. Тот, к удивлению, объяснил понятно и просто, без сюрпризов и выкидонов, так что с вопросом ориентирования на местности у нас как-то прояснилось. И небо чуть прояснилось, но местами было увешано тяжёлыми тучами.

— О, пошли в ломбард заскочим, сдать красивое блюдечко, — Снолли игриво указала на здание напротив.

— Откуда у тебя красивое блюдечко?

— Взяла в пещере сектантов, в гремучем зале, — сказала Снолли так, будто её сейчас похвалят за это.

— Зачем? Нам Споквейг на расходы две сотни монет отсыпал.

— Выглядит дорогим, — вертела блюдце в руках сестра.

Зашли в ломбард. Снолли протянула блюдце:

— Сколько?

— Так, инкрустированное блюдечко... — направил монокль усатый, в меру бородатый, человек за прилавком.

Оценщик взял его, изучил своим прицелистым ювелирным взглядом и заключил:

— Смотри, видишь? — ткнул он пальцем. — Дрисня. Ничего не стоит. Одиннадцать серебряных монет.

— Блядь, — выругалась Снолли, — ну дайте хоть одиннадцать.

Пошли дальше.

— Заходите в бар “три четверки!” Бухлишко, картишки, местным скидка в полцены! — зазывал мужичок в пиджачке посреди улицы, приглашая в крошечных размеров заведение.

— А почему название такое? — крикнул ему я.

— Однажды три четверки обеспечили мне незабываемый выигрыш!

— Ух ты, и какой же?

— Пиджак.

— Лэд, не тормози, — Снолли тем временем ушла вперед.

Я догнал её, и мы продолжили путь.

— Какие странные именования, что за мода пошла? — я смотрел на “Великомученический Комбинат”.

— Святой скот... Мученической смертью местные свинюшки заканчивают.

Далее мы наткнулись на кафе с названием “Сучки стонут”. Ничего себе, куда глядела церковь? Видимо, владелец там настолько влиятельный, что ему дозволено всё, даже это.

— Залупу облизать? — предложила услугу местная проститутка.

— Хоть раз трахался? — обратилась другая вульгарная зрелая женщина.

Хотя зрелый — это сколько лет? Сорок? Тридцать? Вот кто-то и в двадцать словно за пятьдесят, как эти потрёпанные жизней женщины. Сей город — настоящий рассадник пороков. Эх, а раньше такие города Господь взрывал...

Вот мы и на гусеничной. Теперь осталось найти заброшенную больницу в переулке за тридцать шестым. Бесконечная череда домов... Бездонные глаза инфекционного деда, так и тонешь в отчаянии, глядя в них.

— Чего ты такой грузовый? — посмотрела в моё напряжённое лицо Снолли.

— Не знаю, атмосфера здесь такая. Хоть мне и понравился завтрак, да и не сказал бы, что утро пошло не с той ноги, но город такой мрачный, хочется свалить отсюда поскорее. Да и твоя техника, признаюсь, жути наводит. Никак не могу переварить увиденное.

— В Миевке детский дворовой кружок был, туда отправляли ясельных детей со всей деревни, чтобы за ними кто-то следил и сразу учил правильно работать, пока родители на полях пашут. Так вот, меня выгнали оттуда за то, что я своими размышлениями вгоняла детишек в уныние. То же и с сиделками, правда их не размышлением, а диковатым поведением. Оставить меня было не с кем, вот и сбагрили Споквейгу за погнутый золотник и глаз кота для наложения сглаза. Знаешь, мне кажется, Хигналир никогда не обанкротится, мы всегда можем начать продавать богачам всю эту груду артефактов, знаний, заклинаний, книг и раритетов, даже король иногда за тысячу-другую золотых что-нибудь приобретает. А деньги Споквейг потом обратно в свою любимую валюту — в волшебные накопления, переводил.

— М-м-м. Ха, забавно, в три года исключили?

— Да, в четыре.

— Ну ты вообще.

— У меня сегодня тоже херовое настроение. Я знаю причину, она у нас общая: проклятый клинок.

— Здорово, теперь нечего осталось бояться, поскольку только что мои самые худшие опасения подтвердились, — роптал я.