Я пытался хитровыебанными приёмами выведать о чёрном хлебнике, но к моей личной истории его информация неприменима. Непохоже, что Зултан хорошо осведомлён о реальных отношениях между ведущими религиями. Эх, так и не узнал ничего важного.
— Согласен. А ведь сатанисты и краясиане должны работать сообща... — постарался я попасть в тональность убеждений собеседника, но засомневался, что получается и сбился с мысли.
Он отпил вина, громко поставил бутылку на стол и воскликнул:
— Вот именно! Все мы — люди, живущие на одной планете, мы должны трудиться ради общего будущего, на благо людей, а не кого ещё. Так просто и разумно, разве нет? — он тяжело кашлянул и добавил. — Лягу прилягу, — и был таков.
И захрапел Зултан во всю гортань свою безобразную. Блин, только время потратил, когда уже мог слоняться. Я вышел из деловой, невольно прокручивая диалог в голове, и тут обратил внимание на одну фразу: “Инквизиция не смогла выяснить...” Разве хлебники действовали не от имени Амфиалона? Может, чёрный хлебник не уведомил верховенство о своих действиях? Может, не хотел сообщать о провале задания, о моём побеге, хотел лично довести дело до конца, чтобы доклад начальству заканчивался на хорошей ноте? Или речь о какой-то другой “инквизиции”? Ни черта не понимаю, как у них там всё устроено, слишком запутанная система. Даже Инокварог не смог разобраться, сколько лет он уже этой буйдой занимается.
Проходя мимо гостиной, я ненароком подслушал разговор.
— Чтобы уничтожить бога Меркурия...
Я заглянул за дверь.
— ...Надо уничтожить планету, его сила заключена в нём, — Споквейг бормотал бод нос и писал что-то на листочке карандашом.
— Ты что, в край поехал? — одуревала от мыслей отца Авужлика, с пустой тарелкой сидевшая напротив него, подложив руки под щеки.
— Да мы философствовали просто, я не всерьёз.
— Кто “мы”?! — ещё больше изумлялась сестра.
— С некромантом Аркханазаром на днях. Это так, просто задумались, не бери в голову.
— С ке-е-ем?! С “некромантом Аркханазаром”?! — она готова была рвать на себе волосы.
Не хочу участвовать в беседах со Споквейгом, пойду дальше. Увидит меня — по-любому пристанет с чем-нибудь, интуицией чую.
На выходе из дома у приступок стояли два мужика.
— Заеба лютая, — жаловался один, покачивая головой, широко артикулируя звук “а”.
— Чё, прям лютая, да? — по-моему, это Хорниксен, только не Тьоргул, а Ифольд.
— Да, штук десять было.
— Не может быть, прям десять?!
— Десять, пиздец ваще.
— Вот это да... Нет, правда, целых десять штук?!
— Ну не десять, но штуки четыре точно, — вздохнул мужик. — Папиросы раскурим?
Я пошёл по каменной дорожке в сторону реки.
— Как в том анекдоте... — закурил Хорниксен.
Далее не расслышал, так как отдалился на комфортное расстояние. Справа от меня к развилке на сад и на крестьянские домики, со стороны сада, шатаясь, шли мимо два джентльмена, один в жилетке, другой так вообще во фраке и белых перчатках с клюкой.
— Право же, какой резон вкладываться в трубопекарное где-либо ещё, как не в Серхвилкроссе, ебанько.
— Что?..
— Ё-мое, говорю...
— Мне показалось, вы сказали “ебанько”.
— Нет.
— Но я уверен, я слышал, как вы произнесли “ебанько”!
— Бросьте... Ух ты, смотри, смотрите, Лэдти Дархенсен своей персоной! — они заметили меня.
Значит налево. Прогулочный путь определяется встреченными гостями. Избегаю всех, потому что отвлекают от важных мыслей. Я, между прочим, занят: отрабатываю заклинания. В воображаемом бою. Пытаюсь вспомнить те, которые смогу произнести быстро, при этом не оторвав себе руку.
Изначально думал прогуляться вдоль речки на юг, а теперь путь мне лежит либо на северо-восток, туда, где мельница, сарай, бродячий кот, либо прямо, за главный курятник в крестьянские селения. Резко повернуть посреди дороги в обратном направлении — глупо, как дурак буду выглядеть. И с дороги не сойти, поскольку земля там не подсохла после вчерашнего дождя. Ладно, пойду к Рикфорну, раз уж по пути.
Меж домиков, я увидел Окрала, идущего по соседнему проулку.
— Эй! Ха-ха! — крикнул я и подбежал по грязи к нему. — Привет, как жизнь? Не надоела ещё? Мы не здоровались десять лет!
— Опять ты? У меня от твоей чепухи крыша едет, — ответил он.
Мы промолчали, а затем сдержанно подхохотнули.
— Ты же вроде нормальный чел, — сказал я.
— Ты запоминаешь всех “нормальных челов”?
— Я не помню, я каждый раз заново догадываюсь, — украл я личную фразу Снолли.
— Что с губой? С петухом сцепился? Или просто шёл и просто ударился в стену.
— Стукнулся об надкроватник.
— Что ещё за надкроватник?
— Подпотолочный, пристеночный, у изголовья.
Он вздохнул, покачав головой. Я признался:
— Дед рассказывал на пятьдесят процентов правдивые истории, когда напивался, так и, бывает, хуйню несу.
— Ты и сейчас несёшь.
— Ещё какую.
— Да.
— Да. А на самом деле, локтем себе же заехал.
— Ну ты, конечно, сказочник. Фантазёр.
— Нет, правда локтем заехал, — твердил я, — распятием клянусь.
С очередным вздохом, он потёр брови:
— Вот ты и проставился перед Джейсом. Вот и накликал конец на свой попец, — злорадствовал он.