Хигналир (СИ)

Чёрт, не могу выразить, я слишком поверхностен, слишком тонкая мысль. Это из-за медитаций. Словно ил со дна поднимается, так же с глубин психики выходит на осознаваемую поверхность моя внутренняя муть. Продолжать мутить? Учиться зреть глубже?

Рикфорн продолжил есть рагу, оставив меня одного со своими отклонениями. Я не виню его, я и сам себя не всегда понимаю. Кто-то же меня поймет? Снолли? Хотя бы Леска? Боюсь, что никто.

Нажравшись по щеки, я отправился в дом, чайку погонять.

По дороге я засмотрелся на облака, и они привели меня на задний двор, потому что под ноги не смотрел и пункт их назначения размыло в подсознании противоречивыми чувствами. Я сел на лавочку, раз уж вокруг никого.

Весь день думаю не над проклятием, и не о том, как оно влияет, какие последствия могут быть, не. Над тем, почему не думаю о проклятии, не уделяю такому насущному вопросу должное внимание. Это всегда было таким важным вопросом, что-то типа смысла жизни. И что смешно, сейчас наивно пытаюсь решить эту проблему принуждёнными размышлениями над проклятием, ха! Это точно мой выбор? Чего хочу я? Не что “надо”, а чего бы “хотел”? Самое и ужасное, что, если закрыть глаза, замереть, замедлить дыхание... то ничего не хочу. Вот поэтому я и “плыву по течению” за Снолли, против наставлений того белоснежного деда из снов. Если отпустить мысли, успокоить потоки жизненной энергии... то не знаю. Как я могу знать, чем я могу знать — мысли же отпустил! Отпустил, а что тогда осталось? С ума сошедший я. Я, который если и не против чего-то захотеть... то только чего-то возмутительно грандиозного, что ни в какие ворота, ни в какие рамки... Нет, нахрен меня, бессмысленника, бесстыдника оборзевшего. Так недалеко и до фанатизма. Я не настолько наивный дурак. Что ещё остается? Погрязшая в непостижимых даже для Лески мыслях Снолли. Ей не на кого надеяться в плане понимания. Ах, да, кроме меня... Я из тех, кто забывает посчитать самого себя.

Я обошёл дом со стороны сада. На подходе я увидел Фродесса над бочкой с водой. Он мыл шею. Не стоит мешать ему. Я зашёл на кухню и сразу же увидел Актелла, развалившегося на стуле, закинувшего ногу за нога на столике.

— Только одно слово, — сходу произнёс он.

— Э, и какое же? — замялся я.

— Только одно слово: лангустин, — он поднял указательный палец, а затем элегантно опустил его к остальным на руке.

— Лангустин... — задумался я.

— Упоительный… лангустин, — он откинул голову и посмотрел в потолок.

— Привет, — я подсел за столик. — Как там твой... лангустин?

— Ха-ха, Фродесс скоро приготовит. Как вы тут без него, хорошо питались?

— Питались, — кивнул я. — О, Актелл, ты вроде должен знать, а ну расскажи, чего там у нас с королём не вышло? Почему он больше не покрывает?

— Ну-у-у, — он задумчиво приложил палец к брови. — Это произошло сразу же после твоего поступления в священный институт. Вообще, у меня нет достоверной информации на этот счет, — он скинул ноги со стола и сложил руки перед собой, — тебе будут интересны сугубо личные спекуляции? — произнёс он, будто секретничает.

— Угу.

— Голова у меня не самых умных размеров, но я позволю себе свободно порассуждать. Итак, официальная причина звучит так: “Не нужны нам монеты проклятые в казне королевской, будь то серебряные монеты иль золотые. Скверной веет от них, глазу вид их неприятен. С этого момента передаём ваше имение в распоряжение судьбы: как воля случая с вами поступит — так и будет. Королевский совет в полном составе пожимает плечами над вами и уведомляет вас в сим сообщении об этом”, конец цитаты. Однако на наши магические побрякушки спрос короля только возрос, разве что сделки с того дня — в тайном ключе. Но не суть. Важно обратить внимание, когда это произошло: в 1540-ом, в начале года, как раз через месяц после внезапного всплеска еретичества.

— На границе с Горзуа?

— Да-а-а... Ты задумывался, почему вдруг из неоткуда появилось столько отступнических сект, и почему именно там?

Я промолчал. Какой интересный вопрос, неужели у него есть на это ответ? Он сказал:

— А что, если это из-за проклятых денег, вошедших в оборот страны?

Диву накрыло от такого предположения, аж споткнулся, сидя на стуле, чуть не упал. Хотя, здесь не без вины чудоцвета.

— Сам по суди, — вовлёк он, — в тот год с момента проклятия Хигналира прошло восемь лет, достаточно, чтобы монеты распределились по всем уголкам. Да и симптомы знакомые, нет? Вольнодумие, отказ от устоев. Ничего святого, — медленно протягивал он, чтобы дать время обдумать.

— Стой, но еретификация верующих, — выдумал термин на ходу, — произошла в определённой области, а не по всей стране, разве нет? Чего улыбаешься, у тебя и на это есть ответ?! Нихрена себе!