Химера

В полиции ее дотошно распрашивали о том дне, когда убили Лахлана. Где она была, чем занималась, кто может подтвердить ее алиби. Полицейских интересовала едва ли не каждая минута ее жизни, и под конец многочасовых допросов Алва просто изнемогала, лишенная возможности выплеснуть свою ярость и расцарапать их наглые физиономии в кровь.

Долгие и нудные часы, проведенные у нотариуса, сухого и педантичного маленького старичка, который в своем строгом черном костюме с галстуком был очень похож на гробовщика, Алве с трудом компенсировала надежда вскоре получить наследство и стать, наконец, богатой и независимой.

И только визиты в модный дом Balmain позволяли ей на какое-то время почувствовать себя счастливой. К сожалению, платье шили из черной материи, этого нельзя было избежать, но, сообразно пожеланию Алвы, оно было декорировано ручной вышивкой и драгоценными камнями. Когда эльфийка одевала это платье, то ненадолго даже забывала, для какой цели оно шилось. Алва должна была носить его, по меньшей мере, неделю. Она считала, что это вполне достаточный срок для траура по убитому мужу. А затем она собиралась уехать на юг Франции, где был расположен шикарный курорт Сен-Тропе. Этот курорт называли «Клубом для миллиардеров», и Алва хотела стать его почетным членом. Каждую ночь небо над Сен-Тропе освещалось фейерверком, который был неизменным спутником царящих здесь праздников и фестивалей. При одной только мысли об этом Алва приходила в экстаз.

Но это ее ожидало в будущем. А в настоящем она отчаянно скучала, с каждым днем все сильнее. И однажды Алва не выдержала и позволила себе «скромную вылазку», как она сама это назвала, в Maison de la Truffe Marbeuf. Этот ресторан был расположен недалеко от Елисейских полей, и она рассчитывала уже до полуночи вернуться в гостиницу.

При известном везении, думала Алва, ее отсутствие в номере могли даже не заметить те невзрачные личности в штатском, которые в последнее время всюду ее сопровождали – и к нотариусу, и в модный дом, и даже в полицию, до дверей префектуры. Из них только один вызывал ее интерес – огромный, в хорошо пошитом костюме, который ладно облегал его мускулистую фигуру. Он смотрел на Алву глазами, в которых она, полагаясь на свой большой опыт общения с мужчинами, безошибочно угадывала вожделение. Все остальные были ей омерзительны. Но эльфийка терпела их постоянное присутствие за своей спиной, понимая, что это флики. Ее все еще подозревали в убийстве мужа, который оставил ей в наследство сумму с семью нулями. Однако у полиции не было ни одной улики против нее. Это был всего лишь вопрос времени – чтобы уголовная полиция оставила ее в покое. Но иногда Алва чувствовала некоторое сожаление при мысли, что огромный мускулистый незнакомец тоже навсегда исчезнет из ее жизни. Именно такого она представляла себе, когда грезила об удовольствиях Сен-Тропе, одним из которых, несомненно, могли считаться особи противоположного пола, пусть даже они и были людьми. Алва никогда в своей жизни не была расисткой.

Чтобы остаться незамеченной для фликов, она надела строгий английский костюм, в котором юбка доходила до колен. И это была самая величайшая жертва, которую она только могла принести на алтарь своей свободы. Для Алвы такая юбка означала возвращение в Эдвардианскую эпоху, которая ознаменовала начало двадцатого века в Великобритании. Лицо она прикрыла широкополой шляпой. И, семеня непривычной и неудобной для себя походкой, при которой бедра были неподвижны, что причиняло ей едва ли не физическое страдание, Алва быстро прошла через фойе гостиницы, как будто она была одной из горничных и спешила по завершение рабочего дня домой. Перевоплощение было настолько полным, что худосочный флик, сидевший в кресле и делавший вид, что читает L’Équipe, ежедневную спортивную газету, даже не проводил ее взглядом.

Но Алва явно перестаралась. Она поняла это, как только вошла в ресторан, и метрдотель обратился к ней на английском языке.

– Добро пожаловать в Maison de la Truffe Marbeuf, храм трюфелей! – сказал он, звучно картавя на французский манер. – Madam одна или ее кто-то ждет?

– Madame одна, и она желает, чтобы с ней говорили на ее родном языке, – ответила Алва по-французски. – А не на языке pommy.

– О, прошу меня извинить, madame! – воскликнул метрдотель, провожая ее к столику, который Алва заказала заранее, позвонив из гостиницы и даже не подумав о том, что ее телефон может прослушиваться. – К нам заходит так много иностранцев, что иногда невольно ошибаешься.

Сам он продолжал отчаянно грассировать, так что в отношении его национальности не могло возникнуть никаких сомнений.