Химера

Бесарион снова наполнил вазы доверху. И они выпили их до дна.

– Уже лучше, – хмыкнул Мичура. – Очень пикантная горчинка. А не возобновить ли нам знакомство с Телиани? Может быть, начинаю я думать, я в нем ошибался?

Он уже сильно захмелел. Вино оказалось намного крепче, чем рарог предполагал. И оно развязало ему язык, незаметно для него самого.

– Бесарион, ты мой лучший друг, – признался он, обнимая очокочи после очередного возлияния. – Нет, ты мой единственный друг! И поэтому, как другу, я открою тебе страшную тайну… Тайну смерти эльбста Роналда!

– Может быть, не надо, Мичура? – с сомнением спросил очокочи. Он был более привычен к вину, которое принес, и еще отдавал отчет в своих словах и поступках, в отличие от рарога. – А то, когда протрезвеешь, не простишь ни меня, ни себя за свою откровенность. А зачем нам с тобой становиться врагами из-за Роналда? Тем более, что он уже мертв, и от твоего признания не оживет.

– Ты прав, друг, – согласился Мичура. – И все-таки я должен тебе сказать это… Эльбст Роналд погиб не своей смертью. Я подозреваю… Джеррик!

Последнее восклицание относилось к кобольду, который, приоткрыв дверь, заглянул в комнату. Окинув одним взглядом духов, а заодно полупустые бочонки, стоявшие на письменном столе, и вазы, которые служили вместо бокалов участникам застолья, Джеррик криво усмехнулся и просипел:

– Мичура, у тебя сегодня гости?

– Друг Бесарион зашел навестить, – пьяно икнув, ответил рарог. – Имеет право! Мы с ним давно не виделись. И он соскучился. Правда, Бесарион?

Очокочи, который при виде злобной физиономии карлика разом протрезвел, сначала утвердительно кивнул. Но потом, вспомнив, что они виделись только позавчера, на заседании Совета ХIII, отрицательно закачал головой.

– А гном Вигман? – спросил кобольд, Его нижняя черная губа презрительно отвисла до подбородка, обнажив не менее черные клыки. – Мне рассказали, что он выскочил из твоей комнаты так стремительно и с таким выражением ужаса на физиономии, словно ты пытался подпалить его бороду, которая для него дороже жизни. О чем вы с ним говорили?

– Об эльбсте Роналде, кажется, – с трудом припомнил Мичура. – Гном пришел ко мне посоветоваться о завещании, которое тот оставил. Представляешь, Джеррик, у Роналда нашелся какой-то родственник в озере Лох-Несс. Вот счастливчик! Ему достанется все состояние нашего бедняги эльбста. А оно немалое, я полагаю.

– Ну, это мы еще обсудим с Вигманом, – процедил сквозь зубы Джеррик. Его кожа приобрела ярко-красный цвет. Так случалось, когда он начинал испытывать волнение. – Роналд в последнее время наделал много долгов. Сначала надо расплатиться с ними. А ты как считаешь, Бесарион?

– Как скажешь, Джеррик, – почти виновато произнес очокочи. – Ты шея, я голова. Куда повернешь, в ту сторону я и буду смотреть.

– Это разумно, очень разумно, – улыбка раздвинула губы кобольда, и он стал еще безобразнее. – Советую тебе брать пример со своего лучшего друга, Мичура.

Он окинул комнату еще одним подозрительным взглядом и тихо прикрыл дверь. Во время разговора он так и не переступил порога, словно пытаясь спрятаться за дверью.

Мичура приложил палец к губам и подмигнул Бесариону, потом прошептал ему на ухо:

– Тс-с! Бьюсь об заклад, он сейчас приник ухом к замочной скважине и подслушивает. А потом при случае утопит нас в озере, как Роналда.

– Прекрати, Мичура, – испуганно отпрянул от него очокочи. – За такие слова можно запросто угодить в подземную темницу. Не забывай, что Джеррик стал главой Совета тринадцати. Ты сам сказал «credo». Или забыл?

– Помню, – кивнул Мичура. И с пьяной тоской спросил: – А что мне еще оставалось? Как бы ты поступил на моем месте, Бесарион? Когда есть, что терять, то становишься трусом.

– А что тебе терять, Мичура? – удивился очокочи. – Помнится, ты никогда особо не дорожил своей жизнью.

– У меня есть сын, Филипп, – тихо сказал рарог. – Ты не знал об этом?

– Впервые слышу, – признался Бесарион. – Но ведь ты, кажется, даже никогда не был женат. Вечный бродяга!

– Да, бродяга, но сын у меня есть, – упрямо произнес Мичура. – Я обрюхатил его мамашу, когда еще был молодым. Так, между делом, и пошел себе дальше странствовать по белу свету в поисках приключений. Тогда это мне казалось важнее всего. Я ее бросил без сожаления, и уже никогда не вспоминал об этом. Мало ли таких шалав у меня было за мою кочевую жизнь! А она забеременела и родила мальчика.

– Так бывает, – кивнул Бесарион. – Вот у меня однажды почти такой же случай был…

– Я не знал о нем много лет, – не слушая его, продолжал Мичура. – А совсем недавно я снова оказался в тех местах. Это на юго-западе Франции, в одном из маленьких провинциальных городишек в Аквитании. И там, случайно, встретил ее. Она постарела, стала безобразной и толстой. Но сын… О, мой сын – это другое дело! Я ничуть не усомнился, когда она призналась и показала мне моего сына. Мой мальчик, Филипп – он был вылитый я в юности. Представляешь?

– Тебя в юности? – воззрился на рарога Бесарион. – Нет. Наверное, ты был очень…