Химера

– И я забрал его с собой. Привел его к Джеррику. Он обещал позаботиться о моем сыне. Назначил его на хорошую должность, приблизил к себе. И я…

Мичура сокрушенно покачал головой. Помолчал какое-то время, задумавшись. А потом громко воскликнул:

– Я снова потерял своего сына, Бесарион!

Бесарион в этот момент пил вино из чаши. От неожиданности он поперхнулся и раскашлялся до багровых пятен на лице. Но Мичура даже не заметил этого. Казалось, что его лихорадит. Он как будто бредил, высказывая вслух свои затаенные мысли.

– Мой сын отдалился от меня, стал чужим. Теперь мне кажется, что он никогда меня и не любил. Только притворился ненадолго. Но, с другой стороны, а почему он должен любить меня? Что я для него сделал? Бросил семя в чрево его матери? Однако я был не единственный, кому она отдавалась, похотливая сучка! Просто мне повезло. Мое семя в ее лоне дало всходы. Но этого недостаточно для любви. Ведь так, Бесарион?

Мичура с надеждой смотрел на очокочи, словно ожидая ответа.

– Ты думаешь, если я ему все объясню и покаюсь, он поймет меня и простит?

Но Бесарион молчал. И Мичура с горечью ответил себе сам.

– Нет! Мы, рароги, не сентиментальны, как старые девы. Нам нужно что-то более основательное, чем слезы и сопли, которыми слабые существа пытаются придать больше убедительности своим словам. Деньги! Мне нужны деньги, Бесарион! Много денег! Я отдам их своему сыну, и Филипп простит меня. Не может не простить. Ведь так, Бесарион? Скажи, друг!

– Так, Мичура, так, – закивал очокочи, с жалостливым презрением глядя на окончательно опьяневшего рарога. – Ты дашь своему сыну много денег, и он скажет: «Папа! Я прощаю тебя за то, что ты обрюхатил мою мать и бросил нас подыхать с голода в жалком провинциальном французском городишке. Давай обнимемся и забудем все плохое, что стоит между нами».

Мичура не замечал иронии в голосе очокочи и принимал его слова за чистую монету. Из его глаз покатились крупные пьяные слезы. Они капали в чашу с вином, словно камни, образуя круги. Он взял эту чашу, поднес к губам и начал пить, не замечая горечи напитка.

– Пью за моего сына Филиппа! – провозгласил рарог. И допив чашу, уронил ее на стол. Его голова склонилась рядом. Он заснул, сидя на стуле.

Очокочи с брезгливым отвращением посмотрел на него и оглянулся на дверь. На мгновение ему показалось, что кобольд Джеррик все еще стоит по ту сторону, прижавшись своим огромным ухом к замочной скважине. Бесарион подошел к двери и резким движением распахнул ее. Но там никого не оказалось.

Мичура впал в тяжелое и беспокойное пьяное забытье, изредка он даже вскрикивал, словно ему снилось что-то плохое. Бесарион вышел из комнаты и осторожно, стараясь не скрипеть, притворил за собой дверь. Прошел, неожиданно тихо, почти бесшумно, ступая, к лифту.

У дверей, которые вели в кабинет главы Совета ХIII, Бесариона остановили два кобольда. Они были такими же низкорослыми и безобразными, как Джеррик, но еще более злобными на вид. Джеррик, возвысившись, сразу же заменил охрану в резиденции.

– Я к повелителю Джеррику, – сказал очокочи, невольно ежась от колючих взглядов, которыми сверлили его кобольды. – Передайте ему, что пришел Бесарион, по важному делу.

Один из кобольдов скрылся за дверью кабинета. Но тут же вышел и жестом пригласил очокочи войти.

– Как будто немые, – подумал Бесарион, проходя между кобольдами и стараясь нечаянно не коснуться никого из них. Пространство, которое они оставили для очокочи, было очень незначительно. Ему пришлось протискивать почти боком, чувствуя горячее дыхание. Их макушки приходились Бесариону вровень с пупком. – Надеюсь, Джеррик не вырезал языки своим телохранителям!

Кобольды вдруг оскалились и злобно зарычали, напугав Бесариона. Они услышали его мысли.

Но Бесарион испугался не только неожиданного рычания. Он увидел, что в пасти обоих кобольдов шевелятся лишь коротенькие обрубки черных языков

Глава 27

После разговора с Мичурой гном Вигман вышел из резиденции главы Совета ХIII в полном смятении чувств. С одной стороны, его догадки относительно смерти эльбста Роналда получили косвенное подтверждение. Но, с другой стороны, ему было страшно поверить в это. Потому что в таком случае он должен был что-то предпринять. Собрать членов Совета ХIII и поделиться с ними своими предположениями. Настоять на создании независимой комиссии, которая начала бы расследование обстоятельств гибели эльбста. Потребовать отстранить кобольда от власти на время проведения этого расследования. В крайнем случае, можно было пойти к Джеррику и потребовать у него прямого и ясного ответа – в память о своей дружбе с Роналдом.

Но всему этому мешало одно обстоятельство – Вигман смертельно боялся кобольда. После того, как Джеррик заявил, что он готовит Армаггеддон для человечества, гном начал подозревать, что кобольд безумен и способен на любое преступление. А неожиданная трагическая смерть Роналда только усилила эти сомнения. Если уж Джеррик расправился с самим эльбстом, то что ему стоило уничтожить его, Вигмана? Кобольду достаточно было шевельнуть пальцем, указав на него.