Химерион (СИ)

Пил я с отчаянием доступным лишь человеку. Поджидал лиху беду да горланил песни кабацкие. Бранился, грозил кулаком, а после в пляс ударялся, валился на землю и хохотал бесноватым, смотрел, не мигая в огонь, подмечая быть, может саламандров танец и ночь была тепла, приветлива, звездами искрилась. Не расслышал я тогда рева чудовища, не испытал на шкуре своей гнева адского, может, подействовал порошок и выкроилось время на день грядущий. Утром меня растолкали в бока и облили водой ключевою, был хорош и с тем подался в путь дорогу, лесными стежками, предгорными извилистыми тропами. Ближе к вечеру мой разум посетила некоторая ясность момента. Мы спускались в глубокое ущелье, на дне которого уже царил мрак, к моему не скрываемому удивлению в этой кромешной темноте, колдуны стали наполняться тусклым зеленоватым свечением. Даже их одежда испускала слабый желтоватый свет. - Не пугайтесь царевна, мир бессмертия это сумерки и тут надобно иметь внутренний свет, дабы разные бесприютные духи не вознамерились погубить вас - сказал сутанник и, ударив посохом о камень, вдруг озарил пурпуром густым окружающее нас пространство. Увиденное мигом очистило голову от винного хмеля и заставило пошатнуться в седле, девушка охнула и забылась в беспамятстве, отсюда не существовало обратной дороги.

Издалека все обозримое медленно копошилось, напоминая во всем разлагающийся труп, сочащийся гноем, и при ближнем рассмотрении ощущение только усиливалось. Мерзкая клоака, полная разного рода склизкими паразитами и насекомыми самой скверной природы. Они были повсюду, на один ужасный манер белесые, безглазые, тошнотворные, смердящие серой, чернеющее отверстие улыбки колдуна сменилось тонкой шевелящейся линией. - Сии твари есть наши подданные и рабы, далее мы встретимся с неустрашимым воинством горных ущелий - остальные слова колдуна я не разобрал, потому, как сам был близок к обмороку. Спуск окончился, мы достигли дна. Окружающая мерзость обрела свои настоящие размеры, на фоне этих громадных клыкастых извивающихся слизней и пиявок, некоторые из которых имели вполне человеческие конечности, мы казались карликами. По стенам ползали бесформенные существа, имеющие по восемь, а то и более рук, замест пальцев у этих тварей были стальные когти, сквозь натянутую тонкую кожу проглядывали ребра и торчали острые шипы, а когда они, осмелев, приближались очень близко, можно было различить уродливую пасть с торчащими наружу клыками. Я видел некое существо сродни пиявке, оно имело золоченый рог, пять налитых женских грудей из сосцов, которых сочилась кровь, разинутая пасть, обломки гнилых зубов, сквозь которые проглядывало змеиное жало, усеянное тысячами присосок. - Ее поцелуй очень жгуч - насмешливо произнес колдун. Жуткий монстр вздрогнул, издав глухой стон, кровь брызнула струями, тут же возникли другие порождения здешнего зверинца. Начисто лишенные кожи на человеческом торсе, переходящем в бычью тушу, закованную в сталь, копыта высекали искры из камня, могучие руки сжимали кривые с широким лезвием сабли, голову покрывал округлый шлем в их глазах пылал настоящий огонь. - А это наше непобедимое воинство. Уже близки чертоги бессмертия, готовься ступить в наше царство пилигрим - и после колдун расхохотался.

Окруженные плотным кольцом здешнего воинства мы продвигались далее по извилистой дороге меж всякой невероятной живности сумерек. Немного свыкнувшись с мыслью, что природа и черная магия в этом я ничуть не сомневался, вступив в противоестественный союз способны зачать и, следовательно, породить нечто противное дневному свету столь оно омерзительно внешне, но если это порождение слепо, то разумней будет подыграть, не подав виду, каков ужас на самом деле. Весьма шаткое убеждение в любой миг могло рухнуть карточным домиком, этот рассеянный свет то и дело выхватывал из темноты самые, что ни на есть абсурдные формы жизни. Колдун же все время неотрывно следил за мной, я чувствовал на себе этот холодный взгляд. Если бы все зримое погрузилось во мрак, скрылось в сумерках, если бы угас пурпур, этот пугающий свет из посоха окрашивал все в зловещее безумие рукотворного ада и все зло притаившееся в нас, тут приобретало форму. Становилось жуткой реальностью, роковой неизбежностью, неумолимым вердиктом за деяния твои, это страшное, разрывая плоть, выворачивая ее наизнанку, торжествовало над падшей, мертвой душой. Оно пожирало себя, себе подобное, преисполненное радостного существования в бессмертии, оно его просто не могло видеть, и надобность в оном отсутствовала. Спасителен ли будет лепесток в здешнем мире уродств, я был близок к сомнению, но в том, что он принесет избавление нам, давало некоторую надежду.