Химеры

В этих дневниках он изо всех сил учился быть серьезным, сообразно опыту перенесенных утрат и унижений. Говорить собственным голосом, глядя зеркалу прямо в глаза. Верил, что только так добьется свободы. Которая, наполнив текст, превращает его в источник света.

Но ведь именно это и происходит в пьесах Евгения Шварца.

Вот, кстати, исключительно наглядный пример. Разговор серьезного человека с шутом гороховым. Про собак и людей, а вообще-то дело идет о жизни и смерти. Серьезный человек добродетелен без страха и упрека, занят реализацией справедливости, понапрасну слов не тратит.

– Вы думаете, это так просто – любить людей? Ведь собаки великолепно знают, что за народ их хозяева. Плачут, а любят. Это настоящие работники. Вы посылали за мной?

Педагогическая такая, душеполезная, тяжеленькая острота резонера. Ее можно записать в дневнике, но невероятно трудно произнести не фальшиво со сцены.

Если бы не шут. Изображающий хитрого негодяя, притворяющегося сумасшедшим. Благодаря чему текст рубит канаты, сбрасывает балласт – и воспаряет:

– За мной, воскликнул аист, и клюнул змею своим острым клювом. За мной, сказал король, и оглянулся на королеву. За мной летели красотки верхом на изящных тросточках. Короче говоря, да, я посылал за вами, господин Ланцелот.

Ах, если бы положительные персонажи умели изъясняться так.

2014 год

Белый клоун в рыжем парике. Заметки от случая к случаю

Декабрь 1995

Вышла – и продается в редакции «Звезды» – книжка «Малоизвестный Довлатов», составленная А. Ю. Арьевым. Довлатова, после того как он умер, многие полюбили, так что проблема новогоднего подарка сегодня решается легко.

Когда в наши дни эпигон и завистник хвастает, что прозу, как у Довлатова, он будто бы способен писать погонными километрами, – он и не догадывается, до чего смешон. Обаяние и ценность прозы Довлатова – как раз в том, что ее мало; что автор слишком серьезно относится к литературе и достаточно несерьезно – к себе и потому – из печальной гордости – чаще помалкивает.

Дело и в тембре: у Довлатова – баритон; а погонные километры такой прозы легче одолеть тенорком, фальцетом.

Не знаю, у кого еще достало бы мужества сказать, как Довлатов:

«Мои книги публикуются и будут опубликованы все до единой. И я должен быть к этому готов. Потому что мои иллюзии собственной гениальности рассеются окончательно.

Видимо, я окажусь средним писателем. Пугаться этого не стоит. Ведь только пошляки боятся середины».

Храбрый был человек, причем талантливый и добрый. А в наши дни в нашей стране храбростью обладают главным образом злые и глупые – и то лишь потому, что на их стороне численное превосходство.

Сентябрь 2005

Никак не оставят беднягу в покое. Наверное, сам виноват.

Во-первых, судя по всему, не только не обладал манией величия, но даже позволял окружающим не притворяться, что они считают его гением. Еще и сам, должно быть, проговаривался, типа того, что какой я гений? я ворон…

Во-вторых, несмотря на это, посмел после смерти приобрести значительную известность.

В-третьих, действительно, кажется, был не гений, а всего лишь дошел своим умом до одного гениального подозрения.

Вот Корней Чуковский, как известно, полагал, что все дети – сумасшедшие.

Я со своей стороны думаю, что некоторым детям в некотором возрасте становится совершенно очевидно: стать взрослым – значит спятить и с важным, солидным, серьезным (унылым либо восторженным) видом городить чепуху, молоть вздор, нести чушь – короче, бредить.

Впоследствии почти у всех это пугающее чувство проходит. У Довлатова не прошло. Правда, он научился использовать его для комических эффектов.

«Состояние у меня нервное. Бывает тоскливо, бывает ничего. Я знаю хорошего человека, который утверждал, что будет абсолютно счастлив, если домоуправление заменит ему фановую трубу».

Но это только в литературе смешно. В рассказе – или в письме к Людмиле Штерн. Вообще – в тексте. А так называемая жизнь у человека с таким взглядом на вещи протекает, конечно, в нормальном режиме дурдома.

И он должен быть крайне осторожен. Соблюдать меры безопасности. Лучше всего – купить уединенную виллу в приятном климате и большую часть времени проводить там, лишь изредка приглашая самых верных друзей и самых веселых красавиц.

Не забывая, однако, что и они, если его переживут, вполне могут поддаться соблазну стать авторами, а он тогда сделается их персонажем. Окажется наконец-то в их полной власти.