Химеры

И вот прошло столько лет – а тут опять мочало реет на колу. Снова стиль жизни – бесчеловечная фальшь. В цветных лучах бесстыдного оптимизма красуется небоскреб произвола.

И как будто почти всем хоть бы что. Тексты Довлатова отчасти растолковывают почему.

А потому что люди довольно легко обходятся без свободы. И способны бесконечно долго молоть и слушать исключительно вздор. Лишь с безнадежным опозданием замечая, что они превратились в клоунов, а их жизнь – в цирк.

Май 2009

Есть – вернее, был – такой разряд писателей-мучеников: очень взыскательных к себе; когда где-нибудь на середине страницы текст замирает, писатель-мученик бросает, к черту, на пол эту страницу и начинает ее с первой строки. И так до сотни раз. Я думаю, Довлатов так работал.

У него не было сюжетного воображения. И он его в себе не развивал. Довлатовская проза – это тот сухой остаток, который остается от речевой деятельности окружающих. Когда ты, человек, который знал Довлатова, читаешь его прозу, то вдруг вспоминаешь: так пошутил такой-то человек, а так – такой-то, а это переписано на других персонажей, и, в общем-то, сделан вид, как будто Сергей Довлатов сам все сочинил. А он не сочинял реплик. Реплики Сережа, как золотоискатель, добывал из окружающего пространства. Он сочинял, скорее, атмосферу легкого абсурда, сквозь который доносятся эти его часто безумные реплики. И сознательные остроты.

Он создавал ситуацию разговора и всегда был в ней, в этой ситуации, главным героем. Человеком, который всю дорогу смешит. Чтобы собеседник вместе с ним ощутил некоторую абсурдность жизни. Весь наш круг так и воспринимал доставшуюся нам реальность: что вот как-то все абсурдно и как забавно. Это еще не была ожесточенная насмешка. Как я теперь понимаю, через столько лет, – это были только первые попытки борьбы с удушающей скукой. А потом страна дошла до застоя, а жизнь до ощущения тошноты. Когда уже просто физически тошнило от того, что говорят по радио, по телевизору, от того, как люди себя ведут.

Немного странно, что Довлатова так охотно читают молодые люди. Так ценят. Так любят. Как будто принимают за кого-то другого. Вероятно, за того, кем он хотел казаться. (А вдруг на самом деле был?)

Ведь слишком часто его смешное – смешно лишь благодаря не кон- и не под-, а как бы за-тексту: по контрасту с риторикой эпохи.

А тип отчаявшегося, изверившегося, пропадающего интеллигента, лишнего человека – физически вымер.

Выбили из политики, вытеснили из культуры, выдавили из страны, оставшихся втоптали в ничтожество нынешней пенсией и здешним здравоохранением.

Этот персонаж – носитель свободного ума – более не существует.

И атмосфера шутки, горькой шутки, которая давала интеллигентному человеку возможность как-то сохранять собственное достоинство, делается невообразимой.

Ужасно не хотелось бы, чтобы молодые люди, которые сегодня читают Довлатова как смешного и веселого писателя, когда-нибудь дожили до такого положения вещей в стране, которое отображено в его книгах.

Пусть им будет не очень понятен юмор Довлатова, лишь бы они не ощутили отчаяние Довлатова – как свое. Лишь бы оно их не настигло. Лишь бы русская история их не завела в такой же тупик, в каком жили мы.

Июль 2008 года

Монетизация мата

Не такие уж они недоумки. Мыла не едят и стеклом не утираются. Знают, где зимуют раки.

Вот был бы номер, если бы они запретили говорить и писать нехорошие слова – вообще. Всем, а не одной только прессе. Наверняка ведь были желающие вырвать зло с корнем. А что? Поскольку ненормативная лексика может быть использована для вредных оценочных суждений об инновациях в сфере законотворчества – сего числа постановляем: изъять ее на фиг из русского языка. Кто против? Кто воздержался? Принято единогласно.

И – все. Прощай, правопорядок. Прощай, обороноспособность. Прощай, производительность труда.

В казарме и на плацу – мертвая тишина. В полицейских участках – ускоренные курсы глухонемых. Группы захвата врываются в квартиры и офисы тишком и вяжут несогласных молча.

Земляные, строительные, слесарные, монтажные, аварийные работы, ремонт тепло- и электросетей, а равно железнодорожного полотна – пиши пропало. Трудящиеся копошатся на объектах, как осенние мухи. Приветливо улыбаясь начальникам. Охотно откликаясь на их разумные просьбы.

А сельское хозяйство? Говоря стихами классика: затихли ветерки, замолкли птичек хоры и прилегли стада.

Да что стада. С самой Вертикалью-то что будет, если нарушится прохождение сигнала сверху вниз?

Вот какую опасность удалось предотвратить. Нашелся, значит, кто-то сообразительный, перенаправил ихнюю энергию. Обратите взор внутрь, коллеги, – сказал – припомните свой жизненный путь. Спросите себя со всей прямотой: откуда в наших с вами головах столько нецензурных выражений? Молчите, стесняетесь? Тогда скажу я: из газет, откуда же еще. Из газет, журналов, из радио- и телепередач. Шарахнем же прицельно по СМИ. Чтобы, значит, прекратили с утра до вечера сеять заразу и обучать население неприличным словам.