Хищники

Нет, не сон. Гай с его, Нила, карабином на плече шагал метрах в трех, сосредоточенный и мрачный. В его волосах торчали хвоинки.

Они пошли вдоль упругой стены камыша. У Осетрова вертелись на языке вопросы к своему «конвоиру»: «Куда?

Зачем? Что все это значит в конце концов?» Но он молчал, пытаясь сам разгадать этот кошмарный ребус. Однако мысли бессвязно путались.

Чтобы как-то разобраться в них, он постарался припомнить по порядку то, что произошло с момента, когда он услышал крик Аделины о помощи. И когда дошел до того, как они добрались до кедра, под которым остался лежать

Рекс, в голове пронеслась догадка – собака остановилась неспроста. Вертелась, скулила. А потом всю ночь беспокоилась, то и дело поглядывая наверх, в густую крону дерева. И эта сломанная ветка, и хвоинки в шевелюре Гая…

Нил не выдержал:

– Сидели на дереве? – обернулся он к Гаю. Перейти на «ты» Нил не мог.

Тот вскинул на лесника тяжелый взгляд, некоторое время помолчал, затем, усмехнувшись, кивнул.

– Куда мы? – спросил Осетров. Его угнетала неизвестность, и он все еще не терял надежды, что все это недоразумение. Может, директор что-то напутал, сгоряча делает не то, и если объясниться…

– Иди! – отрезал Гай.

Надежда угасла: Гай отдает отчет своим действиям. А

он, Нил, в смертельной опасности.

Так они шли и шли к какой-то неведомой цели. Солнце поднималось, становилось горячее. Комарье облепило открытые части тела. Но особенно жалили слепни, они присасывались, словно пиявки. Единственное место, куда не доставали эти кровопийцы, – спина, защищенная рюкзаком, хотя и его тяжесть, в другое время чепуховая, мучительно придавливала к земле.

«Что в нем? – задумался Нил. – Еда? Значит, решил укрыться в тайге, залечь, как медведь в берлоге, а потом, когда шум утихнет, выбраться на оживленную дорогу, затеряться?… А рюкзак – на меня… Хочет таким образом сэкономить свои силы?»

…Росло чувство голода. Участился пульс. Слабость и головокружение. «Только бы не обморок, только бы не потерять сознание», – думал Нил. А скоро ко всем его страданиям прибавилось еще одно – жажда. Пить хотелось сильнее и сильнее. Нил двигался, словно в бреду. Ноги заплетались, перед глазами стояла белая пелена, в которой вертелись, кружились странные существа с хвостиками.

Как в увеличенной под микроскопом капле воды.

Вода… Брызжущий фонтанчиками пузырьков лимонад.

Пахнущий коркой ржаного каравая горьковато-кислый квас в запотевшем кувшине из погреба. Мать знала рецепт, переданный бабкой. Квас был такой ядреный, что несколько глотков хватало, чтобы утолить любую жажду.

Мать клала в него хрен.

Неужели он больше никогда не увидит мать? А она даже не будет знать, где искать его тело? Вот сейчас Гай прикончит его, столкнет в болото и… Когда Нил был маленький, на пасху они приходили на шамаюнское кладбище, приносили яйца, крашенные в отваре луковой шелухи, синькой или квасцами. Оставляли на могиле. Отцу…

«Но почему я не должен жить? – с какой-то тупой злостью спрашивал себя Нил. – Я умру, а Гай останется все тем же директором, будет собирать у себя лесников, произносить речи, писать приказы. Летом встречать в районе вертолет, на котором прилетит Чижик… А я ее не увижу. За что?»

– За что? – повторил он вслух, валясь на землю и почти теряя сознание.

Несколько мгновений тишины и покоя. Нилу показалось, что так он будет лежать на мягкой теплой земле вечность и никто не помешает его отдыху. Но когда он открыл глаза, то увидел над собой Гая.

Встретившись со взглядом Нила, Гай слегка отпрянул.

Осетров сел.

– За что? – в упор спросил он.

– Ненавижу! – зло процедил сквозь зубы Гай, а затем сделал жест карабином: встать!

Нил продолжал лежать.

Вдруг Гай посмотрел куда-то в сторону и вверх. Теперь и Нил явственно различил стрекочущий звук.

«Вертолет! – радостно пронеслось в голове Нила. – А

вдруг увидят… а вдруг спасут…»

Но директор резко схватил Нила за предплечье и потащил к чахлым березкам. Едва они укрылись под их сень –

низко пролетела большая стрекоза, обдав землю упругими струями воздуха. Осетров с нескрываемой тоской посмотрел вслед вертолету. «Геологи, наверное», – подумал он. А

Гай уже заставлял, требовал идти дальше…

Пройдя открытое место, они вступили в болото. Через топь, покрытую предательской ряской, была проложена кем-то гать. Наверное, давно, потому что бревна почернели, набухли, кора отстала и болталась на них, словно струпья.

«Кто же Гай? – в который раз спрашивал себя Нил, осторожно, ощупью продвигаясь по хлюпающим бревнам.

– Враг? Но это же не на границе, где все четко – свой, чужой…»

Граница… Там всегда был рядом Николай Балан. Где ты, певучий, веселый молдаванин, который не пропустит ни одной лошади, не похлопав ее ласково по шее, даже захудалой деревенской клячи? Николай говорил: нет некрасивых лошадей, есть некрасивые всадники…

Из болота то тут, то там торчали пучки молоденьких березок. А Осетрову почему-то вспомнилось, как они с