Хищники

– Надо, – упорно повторил Гай. – Подумай о ней. И о себе. Даю слово, сделаю все, чтобы вы были вместе… – Гай говорил страстно, умоляюще: – Забудем, что было. В

жизни всякое случается… Понимаю, я был к тебе несправедлив, но сам подумай, после той аварии, когда она… Я

же отец! Теперь я вижу: она нужна тебе, а ты – ей… Вы будете счастливы! Я помогу. Все отдам, все сделаю!

– Замолчите! – не выдержал Нил. – Вы… Вы…

Он задохнулся, не находя слов.

– Э-эх! – покачал головой Гай. – Каким ты был, таким ты и…

– Все! Идите! – оборвал лесник, словно боясь, что тот снова заговорит о Чижике.

Гай зашагал вперед.

«Если бы увидела нас сейчас Марина, – с болью думал

Осетров. – Если бы знала, что произошло… А я еще такого гада на «вы»…».

Они вышли из ильмовой рощи. Дальше путь пролегал над обрывистым берегом. Внизу, метрах в пятидесяти, неслась быстрая река.

«Как я теперь встречусь с ней? – размышлял Нил. – Как посмотрю ей в глаза? Что скажу?»

Эта мысль словно прижимала его к земле, перехватывала дыхание. Нил предался своему отчаянию, забыв даже, куда и зачем они идут с Гаем.

На самом краю откоса он увидел кусты моховой смородины, а на них желтые, с оранжевым оттенком, сочные и вкусные ягоды. У них в семье любили морошку. И мать всегда, к проводам и встречам, по старой доброй традиции, пекла попутянки – пироги и ватрушки с этой ягодой… При этих воспоминаниях у Нила еще сильнее, еще мучительнее засосало в желудке.

Гай тоже смотрел на моховую смородину и тоже судорожно глотал слюну.

– Прошу, – прохрипел он, – хоть несколько ягод!

Умоляю…

Осетров остановился, сошел с тропинки и нагнулся за морошкой…

И тут произошло то, чего он никак не ожидал.

Гай что есть силы ударил его ногой в зад, и Нил, свалившись с обрыва, полетел в зашумевшую галькой пропасть. Он с бешеной скоростью падал вниз, стараясь ухватиться за что-нибудь, разрывая в кровь пальцы, но под руками лишь сыпались острые камни. Пустота казалась бесконечной…

«Конец!» – успело мелькнуть у Нила в голове.

И вдруг что-то вонзилось в ногу, рвануло штанину, дернуло его за пояс и – о чудо! – не пустило дальше вниз.

Нил замер, стараясь почти не дышать, чтобы не продолжить свой последний, теперь уже смертельный путь туда…

вниз. Перед глазами дрожала тоненькая веточка сосны, рядом – еще одна… Неужели он держится на них? Осторожно осмотревшись, он увидел, что висит на сосенке, совсем непонятно каким образом уцепившейся своими корявыми корнями на откосе… Нилу казалось – а это так и было, – сделай лишнее движение – и деревце вместе с корнями сорвется. Кровь хлынула ему в голову… Нил понимал, что долго висеть вниз головой не сможет. Осмотревшись, он схватился за ту веточку, что потоньше, и попытался подтянуться… Она слегка хрустнула… Но не сломалась… Так легче… Теперь можно продержаться дольше… Все еще не веря в свое спасение, Нил лихорадочно думал: а что делать дальше – отсюда ему и не подняться наверх и не спуститься. Он еще раз взглянул вниз: до земли еще метров тридцать, не меньше. Жаль, что речка чуть в стороне, можно было бы рискнуть в воду, хотя он точно знал: в этом месте река неглубокая… Что же делать?

Как выбраться? Кричать? Еще, чего доброго, услышит Гай, вернется и… А других тут нет… Неужели все-таки конец?

Сосенка снова хрустнула. Осетров затаил дыхание…

Уже больше часа вертолет летал над тайгой. Под ним проносились темные кедровники и ельники, светлые березовые рощи, извилистые распадки, голые конусы сопок.

Все трое – следователь Дагурова, капитан Резвых и светловолосый латыш Скуенек – не отрывались от иллюминаторов. В глазах рябило от напряжения. Изредка из рации, которую держал Арсений Николаевич, пробиваясь сквозь шум двигателей, доносился чей-нибудь голос. Но пока ничего утешительного не сообщали. В кабине тоже было невеселое настроение. Казалось, что поиски ни к чему не приведут. «Зея», «Зея», – вдруг заговорила рация. Это вызывали Сергеева, руководившего операцией. – Я –

«двадцать седьмой»… Задержан подозрительный мужчина… Просил шофера с мостопоезда подвезти его. Документов нет. Допрашиваем…

Все в вертолете невольно напряглись.

– Я – «Зея», – ответил далекий Сергеев. – Что говорит задержанный?

– Я – «двадцать седьмой»… К дочке едет, в поселок

Каменки, – прокричала рация. – Утверждает, что его фамилия Карабанов… В плаще…

– Я – «Зея», – спокойно откликнулся начальник угрозыска района. – Проверим… «Сто третий»!

«Сто третий» ответил не сразу.

– Это каменский участковый, – комментировал Резвых, внимательно вслушиваясь в эфир. Наконец «сто третий»

отозвался.

– Я – «сто третий», – полетел по радиоволнам окающий голос. – Задержанный Карабанов рябой?

– Я – «двадцать седьмой», – послышалось в ответ. –

Вроде бы…

– Я – «сто третий». Выпивши?

– Есть такое…

– Значит, дядя Евсей, – невозмутимо заключил каменский участковый.

В кабине переглянулись. Резвых улыбнулся.

– Смотрите! – вдруг закричал Скуенек. – Человек!

Смотрите! Вон он!

Все бросились к его иллюминатору. По краю обрыва над крутым берегом речки бежал человек. Спотыкаясь, нелепо переваливаясь. За его плечами болтался рюкзак.

Ольга Арчиловна распахнула дверцу к летчикам.