Хищный зверь

— Мусти ничего не боится, потому что всю жизнь преступал закон без всяких серьезных последствий. Вот на этой площади он при всех тащил Катерину за волосы. Он избивал ее, и она часто вся бывала в синяках и отеках. Он украл у нее то ли пять, то ли шесть мобильников, испортил велосипед, мопед и машину и поджег дом. И все это он проделал, повинуясь природной потребности обезьяньего самца главенствовать. Это качество когда-то позволило нашим пращурам распространить свое семя шире и дальше, чем остальным, более робким и менее сильным. А тем оставалось только стоять и смотреть. Мы, современные самцы, ведем свой род от этой борьбы за превосходство, неважно, сексуальное или нет. Более того, мы — продукт этой борьбы. Именно поэтому мужчина старается скрывать свои слабости и недостатки, он реже ходит к врачу и реже ищет доверия у других мужчин. Мусти сожрала «воля к власти», о которой говорил Ницше, пытаясь понять человеческую природу. Это качество ярко проявляется у маленьких детей, когда они играют вместе, особенно у мальчиков, ибо в нас оно непобедимо. Нас может поставить в рамки только страх, потому что он всегда превалирует.

— Но у Мусти страха нет.

— Я ранен и потоплен. Мусти боится последствий того зла, которое творит, как только встал на ножки? Нет! Уверяю тебя, единственная, кто боится, — это Катерина. Как это ни абсурдно, но она его любила. Ей очень дорого стоило донести на него. Конечно, она добилась какого-то результата, но ровно через десять минут после его досрочного освобождения «кто-то» поджег у нее в доме домофон, проткнул шины у мопеда, исцарапал машину… Мне продолжать?

— Не надо. Кроме всего прочего, Мусти, с его досрочным освобождением, повинен в том, что несколько дней назад вырвал из моих объятий весьма интересного мужчину, с которым я целовалась. В общем, если ты хочешь, чтобы я его возненавидела, можешь больше о нем не говорить, он и так меня уже достал…

Нардо этот неожиданный короткий спич поразил, и он рассмеялся, тряхнув головой. Сабина обожала вот так выбивать его из колеи, и теперь они уже хохотали вместе. Все сомнения и подозрения в отношении Нардо улетучились. Так неизбежно случалось всякий раз, когда она вступала в прямой контакт с его необыкновенной природной силой. Пока он тихонько бормотал сквозь смех, осмысливая оборот «весьма интересный», Сабина продолжила:

— Ну ладно, так что мы собираемся сделать? Исцарапать ему машину?

— Уже сделано.

— Как так: уже сделано?

— Пока дожидался тебя, я без дела не сидел. Когда он вернется домой, то обнаружит там множество сувениров. Они будут десертом в том обеде, что я ему сегодня приготовил…

— То есть ты хочешь сказать, что уже наделал ему пакостей?

— Да ладно тебе, Сабина, не изображай из себя блюстителя порядка. Все это идет немного вразрез с уголовным кодексом, и ты это хорошо знаешь. Ты ведь прочла в досье Мусти, какие штуки он вытворял с этой бедной девушкой, так что не надо читать мне мораль, пожалуйста. Скажу тебе больше: если он решит подать жалобу, я дам тебе ее на подпись, если хочешь, а потом отдамся в руки правосудия и сам оплачу причиненный ущерб. По крайней мере, не надо будет иметь дело с мировым судьей.

— Ты псих. Я не могу даже сказать тебе, что сама на тебя пожалуюсь, потому что без заявления это не положено.

— Думаешь, я вчера родился? Если хочешь позволить таким кретинам, как Мусти, издеваться над нашей системой, — валяй. Только я этого не позволю. Я готов принять все последствия своих действий, как делал всегда. А сегодня я осуществил на практике то, чего вы, люди в форме, сделать не смогли бы, даже если б и захотели. Я предпринял единственную действительно эффективную меру в отношении голых обезьян. Если тебе это не по вкусу, я тебя понимаю. Возьми другую машину и оставь мне эту. Я все улажу, и мы увидимся позже у меня дома, без всяких обид.

Честность и сдержанность, которые чувствовались в его словах, обыкновенно создавали впечатление, что он тверд и неприступен.

Но на этот раз казалось, что Нардо занялся этим делом исключительно из сострадания, учитывая, что на последней странице досье Катерины не было ни одного значка, выставленного авторучкой. Сабина, чувствуя себя виноватой, что повела себя как инквизитор, решила расспросить его на эту тему, а заодно и получить доказательство его правоверности.

— Ну хорошо, Нардо. Прошу прощения, что проявила излишнюю дотошность. Жизнь любит устанавливать приоритеты, и ты, несомненно, делаешь доброе дело. Но ты платил Катерине?

— Ей — нет. Я оказал услугу моему приятелю карабинеру. Он молодец, во все вкладывает душу, а потому вполне ее заслужил.

— А… ну, как бы это сказать… ты что-нибудь с ней проделывал?

— Нет, даже и не думал. Она слишком молода для меня. Хотя, не отрицаю, мне случалось «проделывать» это с ее ровесницами — разумеется, только по их инициативе. Но не с Катериной. А почему ты спрашиваешь?