Хищный зверь

— Нардо, это была любовь, просто любовь. Пользуйся этим словом, хотя бы ради твоей Барбары.

Нардо рассмеялся, да так громко, что на него начали оборачиваться посетители бара. Сабина смутилась, но его это вовсе не занимало, и он продолжал:

— И вот тут-то я, наперекор всему, удостоверился, что все на самом деле не так, — и начал понимать.

— То есть?

— После двух лет страданий, таких лет… э, да что там говорить… когда у тебя за грудиной полкило свинца, ты не можешь ни спать, ни есть, ни сосредоточиться и еще испытываешь множество других эмоций, которые ты хорошо знаешь, я отправился к Саре, своей старинной приятельнице, к которой мы часто заглядывали с женой, когда еще были вместе. Мы пили чай, шутили, смеялись, потом она меня проводила до двери. А попрощавшись, как из ружья выстрелила: «Ой, знаешь, я тут встретила Барбару…»

— О господи… но ты ведь и шел к ней в надежде что-то узнать?

— Видишь ли, может, да, а может, нет, столько лет прошло… Мне было еще очень плохо, но я уже мог думать и о других вещах. Однако, поверь мне, у меня потемнело в глазах, а ноги вдруг стали какими-то легкими.

— Поверю без всякого труда. Но что случилось?

— Я оказался на грани остановки сердца и инсульта. В таких ситуациях это дело обычное. Следовательно, я замолчал, замер на месте и невероятным усилием пытался не утратить дыхание.

Сабина его прекрасно поняла: сама совсем недавно пережила в точности такие же ощущения. Она улыбнулась и махнула ему рукой, чтобы продолжал.

— А потом она сказала еще кое-что. Цитирую слово в слово, я этих слов никогда не забуду: «С этим Энрико у нее всё в порядке; она считает, что он очень милый. Но она ясно дала понять, что ни в какое сравнение с тобой он не идет. Она, конечно же, не вернется, это было бы абсурдом, но призналась, что разрыв с тобой был серьезной ошибкой».

— Ну, и это тебя утешило?

— Утешило? Скорее, просветило и многое разъяснило. И наступил настоящий перелом.

— Почему?

— Да потому, что я догадался, как в действительности развиваются чувства между «голыми обезьянами», и понял я это именно в тот момент.

— Но ты к ней вернулся? Ведь мог, учитывая последнее известие.

— И не думал! Как раз на эти дни был назначен суд по поводу моих выходок. Барбара не явилась, а ее адвокат был готов уговорить ее пойти на примирение. Но я от примирения отказался — и понес наказание, которое считал заслуженным.

— Это очень странно, хотя даже делает тебе честь.

— То, что справедливо, то справедливо. Я наделал глупостей? Меня на этом поймали? Я заплачу. Я так устроен и приложу все усилия, чтобы это работало, даже с совершенно чужими людьми.

— Я бы назвала тебя идеалистом, но знаю очень мало людей, которые были бы более практичны, чем ты…

— Спасибо, это прекрасный комплимент. И с того момента я начал новую жизнь. Переехал в Рим и стал изучать антропологию, чтобы понять древнейшую родовую мотивацию того, что я пережил. И вот теперь я разъясняю людям, что того чувства, что ты называешь любовью и за чем гонишься, как четырнадцатилетняя девчонка, на самом деле не существует.

— А что же тогда существует? Что веками соединяет людей, иногда на десятилетия, что создает семьи, возвышенные союзы и трогательные истории, что создает дивные песни, великолепные стихи и все, что за этим следует?

— Ох, до чего же ты романтична! Если не ошибаюсь, то же самое чувство порождает насилия и убийства, извращения, искажения и страшные трагедии. Кстати, именно из-за него этот олух Мусти сегодня, примерно часа через полтора, будет иметь сломанный нос, а может, и еще чего похуже. Ну что за чушь ты несешь!

— Тогда скажи мне, что же это такое. Потому что все-таки за пределами твоих опытов и исследований что-то существует!

— Все очень просто. Это эгоизм, жажда обладания, амбиции каждого из нас, которые мы долго сдерживаем. Мы хотим, чтобы нас считали уникальными, неподражаемыми и необходимыми. И еще — высокомерие, не позволяющее нам допустить, что другие могут не понимать этого или просто забыть. Брось, Сабина!

— Немного грустно, что ты все сводишь к жажде обладания. Чувства все-таки существуют, черт возьми! И ты не можешь это отрицать.

— А кто отрицает? Я отрицаю существование того, что ты, несмотря на очевидность, призываешь, как наркотик, и что на самом деле годится только чтобы успешно продавать «Перуджинские поцелуи»[20]…

— Ты слишком циничен, и мне это в тебе не нравится.

— Ты любишь Роберто?

— Да. То есть любила. Очень. А теперь пытаюсь снова поднять голову… кстати, с твоей помощью тоже.

— Значит, ты испытываешь то высшее чувство, которое включает в себя и понятие «желать добра», верно?

— Верно. Ну и что?

— А то, что сегодня ты желаешь ему добра, то есть хочешь, чтобы ему было хорошо. Ты желаешь, чтобы его ребенок родился здоровеньким и вырос сильным, чтобы его союз с женой укрепился и родились бы еще дети и чтобы он был счастлив больше, чем сам мог себе пожелать. Именно это у меня в доме называется «любить». И именно этого я всегда желаю своим друзьям, тем, которых действительно люблю.