Хищный зверь

— Да неплохо прошло. Федерико — славный парень, симпатичный, спортивный, член «Армии спасения». Мы какое-то время встречались, и нам было весело вместе. Но по выходным он всегда уезжал в горы с собаками, а у меня аллергия на шерсть. После третьей поездки я уже была без сил, и мне пришлось отдохнуть. Из-за этого мы немного отдалились друг от друга. Перезваниваемся, время от времени видимся, но у него уже другая, а я думаю только о Нардо. Ну, почти только о Нардо…

— Как это — почти?

— В точности как и предвидел Нардо — терпеть не могу, когда он строит из себя пророка, убила бы! — я продолжаю видеться с Фабио, моим коллегой-полицейским…

— А я думала, что это так, мимолетная связь.

— Я тоже так думала. Но потом я прихожу к Нардо, и мы общаемся с Богом, я прикасаюсь к небу всеми десятью пальцами, и он, как всегда пунктуальный, словно говорит мне: «Вот видишь, как нам хорошо вместе», — а потом исчезает и делается неощутим на много дней, окунувшись в свою «работу». А может, он просто-напросто проклят и я раз за разом наступаю на те же грабли…

— Но значит, тебе и этот Фабио тоже нравится? Я что-то растерялась…

— Понимаю. Я и сама растерялась. Хотя у Нардо нашлось объяснение даже этому. Невероятно, но это так.

— И что за объяснение?

— Он говорит, что причина в сексе. Секс соединяет нас, людей, как ни один из видов животных. В среднем периоде жизни он вызывает химические реакции эмоций, которые, насколько я знаю, крепко притягивают нас друг к другу и создают впечатление чувства там, где его нет.

— Погоди… Прости, пожалуйста, а можешь объяснить понятнее?

— Тут был бы нужен Нардо. Но я попробую. Наш вид — Нардо, кстати, называет нас «голые обезьяны», — как ни один в мире, имеет особые отношения с сексом. Сама подумай: мы единственные, кто, раздевшись, начинает так откровенно демонстрировать свое тело, и мало кто из других природных представительниц женского рода испытывает такой оргазм, как мы. Получается, что нас все время обуревают желания… Поэтому мы находимся в категории немногих животных, занимающихся сексом просто так, без всякой практической цели, даже по многу раз на дню, а если можем — то целые дни напролет.

— Как это верно…

— Все, что говорит Нардо, всегда имеет под собой научную базу, черт бы его побрал… В сущности, на определенном этапе нашего развития, распрощавшись с защищенной жизнью на деревьях, мы изобрели любовь, потому что моногамная и долговечная связь пары особей была необходима для нашего выживания как вида. Естественный отбор вознаградил гармонию постоянной пары, потому что тот, кто много занимался моногамным сексом, рожал больше детей от одного партнера, причем в надежном, безопасном месте. И вот мы дожили до наших дней. Мы сегодняшние — плоды тысяч и тысяч моногамных спариваний, а потому, если мы долго занимаемся сексом с одним партнером, мы воображаем, что это любовь, потому что так было всегда, и это помогло нашей эволюции. Кроме того, здесь надо учесть еще и чисто культурный компонент, который всегда присутствует у нас, животных, щедро наделенных разумом: мы и сегодня еще считаем «грязным» секс за пределами официальной пары.

— Боже мой… Яснее не скажешь. Получается, что Нардо предвидел все, что у тебя произошло с Фабио?

— Еще бы! Причем сразу, с того дня, как это случилось. И еще смеется надо мной, когда я пытаюсь его опровергнуть и переспорить. Но в том, что касается моего поведения в этой ситуации, он абсолютно прав. Я твердила, что Фабио для меня — ничто, а Нардо — что надо подождать и посмотреть, но кончится дело тем, что я выйду за Фабио. Мы с ним встречаемся уже несколько месяцев, особенно тогда, когда Нардо исчезает, и я в него искренне влюблена, хотя и прекрасно знаю, что он не мой мужчина. Я действительно обезьяна, ничего тут не поделаешь. Как и ты, как и все мы.

— А твой — это только Нардо…

— Несомненно. Разница в том, что с ним и не было нужды в сексе, я это достаточно быстро поняла. Он просто мой мужчина, точно такой, как мне нужен, я в этом не сомневаюсь. Как ты не сомневаешься, что тебе нужна только твоя Стефания.

— Значит, это любовь! Простая любовь. Нравится это или нет ему и его чокнутым друзьям антропологам. Так ему и скажи!

— Да говорила уже, святая Клеопатра! Повторяла до тошноты! А Нардо смеется надо мной и говорит, что, если б это была настоящая любовь, а не «штучки-дрючки», как он это называет, я не должна была бы встречаться ни с Фабио, ни с Федерико. А так получилась живая демонстрация того, что любви не существует.

— Так… но какого хрена ему надо? Если он не решается на тебе жениться, ну и ладно! Увеличь количество своих поклонников, и вот увидишь, он заерзает… все мужики таковы, даже верные.

— Кармен, с тобой со смеху помрешь… Истина в том, что ему от меня ничего не нужно сверх того, что он имеет. Нардо совсем другой, поверь мне.

— Но ведь он же не говорит, что все мы одинаковы?

— Он просто умеет быть не таким, как все, хотя никогда в этом не признается. От этого рассыпалась бы вся его ментальная структура. Но я все же думаю, что поняла его истинный мотив отрицания любви.