– Садись! – сказал я слепому, мечтая, во-первых, научиться левитировать вместе с «ниссаном», а во-вторых, побыстрее убраться с перекрестка. Поскольку первая мечта была из разряда несбыточных, пришлось дождаться, пока под шквалом яростного мата мальчик обогнул капот, ведя по нему грязной ладонью, и взялся за ручку передней дверцы.
– Давай назад, – простонал я. – Здесь собака.
Стекла в дверцах были опущены, и мы слышали друг друга, несмотря на то, что самые нетерпеливые из придурков начали с натужным ревом и разрывающими пространство сигналами объезжать «патрол» с обеих сторон. Мальчишка находился в опасной зоне, но, судя по всему, на него не производила ни малейшего впечатления ни психическая, ни звуковая атака. Тоном зануды-всезнайки, отвечающего в школе урок, он спокойно разъяснил:
– Если я сяду сзади, вы не сможете меня визуально контролировать, и будете из-за этого нервничать.
Он был чертовски прав. И как ему удалось настолько четко сформулировать то, что я испытывал пока лишь на уровне инстинкта? Не говоря уже, как ему вообще удалось об этом догадаться.
– Я люблю собак, – продолжал мальчик. – Они меня никогда не трогают… почти. Как зовут вашу собаку?
Вы знаете, я ему поверил. Он был настолько не от мира сего, что можно было поверить во что угодно.
– Зак, – выдавил я из себя. – Садись куда хочешь, только быстрее!
В последний момент у меня мелькнула мысль, что я совершаю роковую ошибку. Натравить пса на малолетнего инвалида – не самый благовидный поступок. А как еще, скажите на милость, это выглядело бы в глазах свидетелей происходящего? За такое и линчевать могли, прямо тут, на дороге… Я успел только выстроить простую и очевидную логическую цепочку: незнакомец, сующийся в машину, да еще на любимое место моего пса, да еще с
– Хороший Зак, хороший, – сказал мальчик. – Подвинься, пожалуйста.
Я мог верить своим глазам, мог не верить – никто меня не спрашивал. Мальчишка был настолько худ, что занимал совсем мало места. Зак даже не заворчал. Я выдохнул сквозь зубы застоявшийся в легких воздух и хотел было тронуться, но уже загорелся «желтый». Снова пришлось ждать, и возникла нестерпимая пауза.
– Почему мы не едем? – спросил мальчик.
«Ну слава богу, – сказал я себе. – Он не монстр с открытым «третьим глазом». Безусловно, он что-то «видит», но далеко не все».
– Сейчас поедем. Откуда ты знаешь про Хендрика?
– Он мне приснился и сказал, что ждет меня.
Приснился. М-да. Неопровергаемая информация. Попробуй что-нибудь возразить.
– А меня ты как нашел?
– Мне вас Райхель показал.
– Как показал? Где?
– Во сне.
Я утопил педаль газа немного раньше, чем загорелся «зеленый», и едва не стал причиной ДТП. А жертвой вполне мог оказаться мальчик – удар как раз пришелся бы в правую сторону «патрола», если бы водитель ехавшего мне наперерез грузовика замешкался хоть на мгновение и не успел затормозить. Но мы каким-то чудом проскочили, и на следующие пятнадцать минут я заткнулся, пытаясь успокоиться, сосредоточиться, понять, как ко всему этому относиться и стоит ли еще о чем-нибудь расспрашивать, если у мальчишки прямое подключение к информационным программам «Морфей-ТВ».
Пацан не делал попыток заговорить, как будто чутко уловил, что со мной творится. А может, просто наслаждался ситуацией, добившись своего и обосновавшись в машине старого доверчивого болвана. Жаль, у меня не было предлога заглянуть под его очки, а изобретательностью я, если вы заметили, не отличаюсь. В общем, как можно было предположить с самого начала, я избрал тактику выжидания, теша себя тупым превосходством в силе: уж с кем-кем, а с мальчишкой я пока справлюсь.
И все же игра в молчанку надоела мне первому.
– Есть хочешь? – спросил я не без задней мысли.
– Хочу, но могу потерпеть, – ответил малый очень рассудительно. – По-моему, Зак хочет.
– Зак, если захочет, даст понять, – сказал я рассеянно. До меня начало доходить, что в стране, где без бумажки ты какашка, присутствие мальчишки в моей машине, не имеющее веских формальных оснований, может стать серьезной проблемой. – Как тебя зовут?
– Ну, в интернате меня называли Артемом, но это не настоящее имя.
– А какое настоящее?
– Не помню. В том-то и дело. Я не помню своего настоящего имени.
– А родителей своих помнишь?
– Нет.
– Значит, из интерната ты сбежал…
– Да, – со вздохом признал не-Артем, но в свое оправдание добавил: – В интернате меня не ожидало ничего хорошего.
– А там, куда ты собрался? Там тебя ожидает что-нибудь хорошее?
– Пока не знаю. Посмотрим. Но мне терять нечего.
Когда незрячие говорят «посмотрим», мне становится нехорошо. Неудобно за судьбу, если только она не слепая тоже.
Итак, я заделался сообщником малолетнего беглеца. В худшем случае, не разобравшись, мне пришьют киднеппинг. Дожился, Обломов, – суши сухари.