Хюбрис, или В тени маяка

Итак, представьте себя на месте Давида Бирнбаума. Человек вы успешный и небедный. Вы ищете место для творчества (отдыха, уединения, интимных встреч – нужное подчеркнуть) и – о чудо! – находите то, что превосходит ваши самые наглые ожидания и практически идеально соответствует запросам. Несколько лет назад рухнула империя, кое-как державшаяся на не слишком качественном цементе милитаризма, и вы без проблем, лишь слегка подмазав кого надо, покупаете скромный двухэтажный, пять на восемь, домик бывшей военной метеостанции. Автономное электроснабжение от генератора; большой подвал и винный погребок; поблизости – источник пресной воды, фруктовый сад размером с городской сквер, а чуть дальше, на двух террасах – виноградник. Как видно, у метеорологов в погонах было достаточно свободного времени. Домик стоит на высоком скалистом берегу, откуда открывается обалденный вид на море, при этом рядом расположена уютная бухта, прикрытая с севера мысом, а с юга – небольшим полуостровом, который во время прилива становится настоящим островом. У вас есть крупица воображения, а кое-кто из критиков даже усматривает в ваших опусах признаки неизлечимого романтизма. Стоя в тридцати метрах над волнами, разбивающимися о берег, вы смотрите по сторонам и понимаете, что для полноты картины и вашего счастья не достает только одного: башни маяка на выдающейся далеко в море оконечности мыса. Вы еще не настолько богаты, чтобы купить, разобрать, перевезти и воздвигнуть здесь какой-нибудь старый маяк, зато вы платите хорошему художнику-маринисту, и на стене большой комнаты на втором этаже, превращенной в кабинет, появляется отличное полотно, на котором со скрупулезной точностью воспроизведен здешний пейзаж – разумеется, дополненный: с башней маяка и даже с парусником на горизонте. Ясное дело, с тех пор в любом разговоре вы всегда называете метеостанцию исключительно «маяком», а себя, полушутя-полусерьезно, – «смотрителем», и никак иначе. Тут вы творите с вдохновением, достойным этого прекрасного места, а в промежутках трахаете любовниц.

Увы, Елена, не могу снять шляпу перед твоей интуицией, поскольку все эти годы ты даже не догадывалась о масштабах разврата. Ты хотела увидеть «тварь, с которой он кувыркается»? Дитя мое, не советовал бы тебе подниматься на борт нашего Ноева ковчега, ибо это может окончательно разбить твое и без того больное сердце.

Я говорю «нашего ковчега», поскольку и сам грешен, но я хотя бы формально человек свободный. Пару раз я приезжал сюда с Ириной, а до нее находились и другие желающие провести недельку в романтической обстановке с половинкой знаменитого писателя. Что ни говорите, но рядом с литературой обычно лежат люди с тонкой душевной организацией; нам без прогулок под луной с трепетными музами ну никак не обойтись. Застой спермы оборачивается творческим запором, и к чертям болтовню про сублимацию.

Однажды случилось и так, что «Вадим Ильин» присутствовал на «маяке» сразу в обеих ипостасях – отмечал подписание контракта с «Random House» – и в угаре от выпитого шампанского и открывающихся перспектив имел секс с представительницей этого самого «House», темнокожей красоткой лет тридцати от роду, причем писательским половинкам пришлось изрядно попотеть, чтобы не ударить в грязь лицом и другими частями тела.

Искренне раскаиваюсь в содеянном. Когда вспоминаю нас с Давидом в чем мать родила, становится невыносимо стыдно. Но когда вызываю в памяти «деловую партнершу», выходящую из моря голышом, а также вид сзади, снизу, спереди и сверху, то слегка завидую Давиду, который после того случая еще пару раз мотался в Германию для «укрепления партнерских связей».

Да, с «маяком» связано многое, для меня там периодически начинается и заканчивается вторая, параллельная, жизнь. Вся суетливая городская возня вдруг оказывается такой далекой и нелепой, а все, к чему стремился, – досадным самообманом, пустой тратой времени. Эффект особенно силен ночью и в шторм. Под свист ветра и грохот прибоя совсем не трудно жить «здесь и сейчас», да и с любовью как-то проще – никого не интересует, что будет потом или даже завтра, и нет необходимости в привычной лжи по мелочам. Мне нравится это место, и страшно подумать, что моя нынешняя поездка может стать последней.

Но для начала надо хотя бы добраться до «маяка».

14

Меня снова охватили подозрения, что кто-то играет со мной в прятки, а слепой – марионетка из сундука этого карабаса. С другой стороны, если пацан действительно тот, за кого себя выдает, и попросту потерялся, я не мог бросить его здесь. К счастью, было на кого переложить бремя выбора. Зак с некоторым недоумением взирал на пустующее сиденье, а потом перевел взгляд на меня, словно спрашивал: «Что за фокусы, старичок?»

– Не знаю! – развел я руками. – Ищи.

Пес отправился куда послали, а я промочил горло черным бакарди. Жаль, рома осталось совсем мало – вряд ли хватит на еще один полноценный сон. Ценность снов для меня измерялась тем, насколько глубоко они погружали в любовь, тишину, покой и дарили отдохновение. М-м-м, почти безнадежно.