Хюбрис, или В тени маяка

Бирнбаум не курил. Дикарь, прокоптившийся на солнце и с черными волосами до лопаток, смахивал на индейца. В общем, не мешало бы взглянуть на лицо мертвеца, однако мои подошвы приросли к полу. Я знавал за собой разные проявления страха, среди них и временный паралич. Сейчас моя реакция была такой, словно я с головой окунулся в клейкую вязкость кошмара. Я дергался, сокращался, сжимался внутри своего одеревеневшего тела – и ничего, ни одно движение не выходило наружу, безнадежно отставая от желания убежать, спрятаться, сделаться исчезающе маленьким, провалиться в щель между досками пола. Мысль была одна, резиновая и простая, независимо от вариаций: «Ну что, Илюша, с тебя еще не достаточно? Скажи «хватит» и вали отсюда».

Не знаю, сколько времени прошло, прежде чем я взял себя в руки. Конечно, меня так и подмывало сделать то, что советовал внутренний голос, который до сих пор неплохо обо мне заботился. Однако я понимал, что, если сбегу сейчас, ничего толком не выяснив, то до конца жизни буду терзаться сомнениями, сожалениями и прочими проклятиями своей сложносочиненной натуры. К тому же я изрядно наследил, а значит, рано или поздно мне придется иметь дело со сторожевыми собаками долбаного государства. И я предпочел пока остаться с проблемой один на один. Зак был не в счет, а на чьей стороне слепой, покажет время.

Несколько шагов от порога до кресла дались мне нелегко. Отчего-то дико раздражали жгучие солнечные блики на латунных частях телескопа, которому на вид было лет сто. Почему телескоп, спрашивал я себя, а не морской бинокль или подзорная труба? Возможно, потому, что не всегда есть из чего выбирать. Вдобавок с какой-то дальней полки моей профессиональной памяти некстати слез еще один покойник, Билли Бонс, и захрипел в ухо голосом старого пропойцы: «Ром, свиная грудинка, яичница – вот и все, что мне нужно. Да вон тот мыс, с которого видны корабли, проходящие по морю…»

Сначала я увидел мертвеца в профиль и понял, что я его не знаю. О причине смерти можно было только догадываться. Он сидел с закрытыми глазами и, если бы не бледность с синеватым оттенком, выглядел бы так, будто пару минут назад откинулся на спинку кресла, утомленный долгим наблюдением… за чем? Этот вопрос вдруг приобрел важность, несмотря на охватившую меня липкую полуобморочность, в которой я с трудом передвигался и едва соображал.

Даже не рассмотрев мертвеца как следует, я начал наклоняться, чтобы заглянуть в окуляр телескопа. В определенный момент у меня смерзлись яйца от почти физического предощущения неминуемого прикосновения: я был в полной уверенности, что руки трупа пришли в движение и через секунду его холодные ладони лягут мне на шею. И тем не менее я не обернулся. Мне даже стало ясно, почему иногда не оборачиваются и те, кому грозит гораздо более реальная угроза. Манящая темнота внутри нас – возможно, тот самый танатос – заставляет поддаться азартной игре, а рассудок в это казино не пускают.

Я приблизил правый глаз вплотную к окуляру. Поле зрения, естественно, было очень небольшим. Я увидел перевернутое море и опрокинутое небо, ничего другого. Мгновение спустя мое любопытство уже казалось мне идиотским. И я повернул голову.

Передо мной сидел мужчина лет сорока, с одутловатым лицом, на котором смерть уже местами сделала подтяжку. Прямые светлые волосы свалялись и напоминали мокрые хвостики белых мышей. Мертвец был одет не по сезону – в повседневный морской военный костюм и расстегнутый бушлат. В разрезе рубахи виднелась тельняшка с бурым пятном над левой ключицей. На тыльной стороне левой ладони была старая нечеткая татуировка – что-то вроде розы ветров.

Я потянул носом воздух. В этой странной, словно на годы законсервированной комнате вообще ничем не пахло. И все же я ощутил настоятельную потребность срочно оказаться снаружи и немного проветриться. А заодно обдумать, что делать с телом.

Обратный путь занял считанные секунды. Кабинет, коридор, лестница, еще один коридор, «кают-компания» – и я вывалился на веранду примерно с такими же ожиданиями, с какими человек, страдающий от похмелья, сует голову под струю холодной воды. Если мне и стало легче, то лишь самую малость и ненадолго. Уже не действовало на нервы замкнутое пространство, зато настораживало другое: пока я обследовал «домик смотрителя», куда-то подевался мальчишка, да и Зака что-то было не видать.

23

Сумка не пропала – и на том спасибо. Я допил оставшуюся в пластиковой бутылке воду и проглотил таблетку эналаприла. К тому моменту привычная головная боль уже возвестила о себе постукиванием в висок – так формально стучат в дверь, когда разрешения войти на самом деле не требуется. Дома я бы сразу упал на диван, но здесь пришлось держаться – по крайней мере, до тех пор, пока не станет настолько хреново, чтобы плюнуть на все и улечься в «кают-компании» в нескольких метрах под мертвецом.