Хюбрис, или В тени маяка

Именно в ту секунду я окончательно уверовал в неотвратимость случившегося несчастья. Когда писатель-маньяк пропадает, бросив свой ноутбук, это уже серьезно. Я знал, что, если бы представилась такая возможность, Давид обязательно прихватил бы его с собой в преисподнюю, не думая о том, найдется ли там издатель.

Я прошел к столу, мимоходом отметив про себя, что в кабинете ничего не изменилось, за исключением, может быть, каких-то мелочей, и открыл ноутбук. Меня ожидало разочарование… или отсрочка. Эта штука не заработала. И появилась еще одна веская причина, чтобы до наступления темноты озаботиться запуском генератора.

Я выдвинул несколько ящиков стола в слабой надежде обнаружить распечатку или хоть что-нибудь написанное от руки и, конечно, ничего не нашел. Давид давно работал исключительно на компе. Это мне, ретрограду и консерватору, обязательно надо подержать в руках бумажку, чтобы понять, что же я натворил.

Ну вот, пришла очередь и так называемой пустой комнаты, в которую я заглядывал лишь однажды, а потом как-то не возникало нужды. Попасть в нее можно было только через неприметную дверь в углу кабинета. Я направился туда, но тут в кармане завибрировал телефон.

22

Казалось бы, приятная неожиданность, однако у меня задрожали руки от нехорошего предчувствия. Я поднес мобильник к глазам. Индикатор уровня сигнала показывал минимум. Вызов поступил от господина издателя.

– Привет, Илья. Не могу дозвониться до Бирнбаума. Хорошо, что тебя поймал. Слушай, как там наши дела?

– Двигаем понемногу, – сказал я осторожно, предполагая, что речь идет о новой книге Вадима Ильина.

– Хотелось бы успеть к Франкфурту, – мечтательно произнес собеседник, и я понял, что дьявол не дремал, когда я трепал языком, успокаивая Елену.

– Если не случится ничего непредвиденного… – Я начал готовить отходные пути, но кто бы воспринял это всерьез, не стоя здесь, в пустом (а пустом ли?) доме, перед сдохшим ноутбуком? Никто и не воспринял.

– Вы уж постарайтесь, ребята, – напутствовал кормилец, который был с моим соавтором на дружеской ноге. – Привет Давиду. Как он там?

Блядь, ну и цирк. Давно бы разбил свою мобилу, но всякий раз вовремя вспоминал, что она может оказаться моим единственным шансом на спасение. А может и не оказаться, если не удастся запустить генератор. Батарея почти разрядилась.

– Да вроде ничего, – сказал я, лишь бы что-нибудь сказать, догадываясь, что дьявол и сейчас подслушивает.

– Ладно, не буду отвлекать. Пусть Давид мне вечером звякнет, хорошо? Удачи.

Я нажал «сброс». С некоторыми достаточно переброситься парой фраз – и уже чувствуешь себя должником. Вечернего звонка от Бирнбаума я не мог ему гарантировать. В том, что издатели предпочитали вести дела с Давидом, не было ничего удивительного – он считался точным, аккуратным, обязательным бизнес-партнером. Не то чтобы я имел репутацию раздолбая, но по понятным причинам юридическими и финансовыми интересами Вадима Ильина занимался Давид. В конце концов, это были его интересы.

Единственная короткая полоска индикатора сигнала продержалась на дисплее еще несколько секунд, после чего исчезла. В результате только добавилось вопросов, которые загоняли меня в тупик. При этом вопросы, кто, каким образом и зачем устроил для меня специальный сеанс связи, казались мне далеко не главными. Я был уверен, что Давид и господин издатель имели в виду разные книги. Вероятно, мой «соавтор» набрел на опасную тему. Оставалось определиться, какая тема настолько опасна, что писатель-романист может исчезнуть.

Пустая комната оказалась совсем не пустой, хотя и обставленной я бы ее не назвал. С тех пор как я видел эти голые стены, пол, потолок и незавешенное окно, здесь кое-что изменилось: появился телескоп на треноге, направленный в сторону моря, кресло, обращенное ко мне спинкой, и человек, сидящий в кресле.

Если кресло я еще с трудом припоминал (кажется, оно когда-то все-таки присутствовало в кабинете), то телескопа среди Давидовых игрушек раньше точно не водилось. Застыв на пороге, я несколько секунд думал о разной всячине, оттягивая момент, когда придется вплотную заняться мертвецом. Как ни странно, насчет того, что человек мертв, сомнений у меня не возникло. Не то чтобы я чуял смерть, как собака, да и видел только темя и левую руку сидящего, – но его полная неподвижность, сигаретный фильтр, зажатый между мраморно-белыми пальцами, и горка пепла на полу были вполне красноречивы.