Хюбрис, или В тени маяка

Пока я предавался глубокомыслию, слепой обогнал меня, так что мы двигались гуськом, и в памяти невольно всплыла старая картина, на которой вереница болванов, ведомая слепцом, тащится к пропасти. Кстати, в нашем случае обрыв тоже был недалеко, но парнишка с такой точностью держал курс на дом, что оставалось предположить, будто у него в башке имеется какая-то хрень вроде ультразвукового радара летучей мыши.

Он добрался до ступенек крыльца, опередив меня на десяток шагов, однако не стал подниматься на дощатую веранду, что опоясывала домик. То ли проявил инстинктивное уважение к частной собственности, то ли это была бесхитростная попытка первым пропустить в западню глупого старого павиана.

Может, и глупого, но осторожного. Для начала я несколько раз позвал Давида. Никто не ответил. Тогда я обошел вокруг дома. Все окна были закрыты. По пути я заглянул в небольшую пристройку из потемневшего кирпича и убедился в том, что генератор отключен. А жаль. Учитывая плачевное состояние ветряка, я мог рассчитывать теперь только на старые грязные технологии.

Хозяйский «брабус джи» стоял на своем обычном месте, рядом с беседкой на краю сада. Брезентовый навес, который когда-то защищал его от солнца, был сорван и облепил ближайшее дерево. На самом «брабусе» не было ни царапины. Дверцы оказались заперты, сигнализация не сработала. Ничего интересного в салоне я не заметил.

Не заходя в беседку, я разглядел в ее зеленоватой тени хорошо знакомый мне круглый стол, а на нем – стакан с остатками рубиновой жидкости, раковину-пепельницу и кофейную чашку. К столу были придвинуты четыре стула.

Я направился к обрыву. С учетом того что я успел здесь увидеть, несчастный случай представлялся вполне возможным вариантом. Я тут же вообразил себе картину: тело Давида, распростертое на камнях, торчащие наружу сломанные кости, разбитый череп – и чайки, чайки, склевывающие мозг. Бр-р-р. Трагично, печально, нелепо, но ничего экстраординарного в такой смерти не было. К тому же это все объясняло бы. Ну, почти все. Непроясненными остались бы сущие пустяки: полученное от Давида предупреждение насчет «Летучего голландца», кое-какие странности во время поездки, сновидения слепого и мои собственные сны. Ни одного весомого аргумента для человека, уверенного в том, что электрохимия может сделать с мясом что угодно.

Я приблизился к самому краю тридцатиметрового обрыва, и бухта открылась передо мной во всей красе. Невысокие волны бродили по ней и перехлестывали через перешеек, который соединял полуостров с «большой землей». Внизу, на полоске пляжа, никаких трупов не наблюдалось; на фоне серо-зеленых камней выделялись выброшенный штормом белый расщепленный ствол, несколько деревянных обломков поменьше и оранжевый спасательный жилет. Было бы неплохо взглянуть на жилет поближе, но скалолазание не входило в число моих первоочередных дел.

Возвращаясь к дому, я не мог удержать свою творческую фантазию от разработки темы убийства. При этом, поскольку «брабус» стоял нетронутый, чуть ли не главное место среди версий занимало убийство на почве страсти. Что, если какая-нибудь цыпочка, вместо того, чтобы вдохновлять и снимать озабоченность, пришила одного из виднейших писателей современности кухонным ножом? Кошмар… и опять-таки – какой пиар! Только на этот раз водичка на мою мельницу. Можно было бы под шумок пропихнуть что-нибудь эдакое. Но для начала пришлось бы срочно что-нибудь эдакое сочинить. И тут уже во мне заворочались самые черные мысли: если ноутбук Давида не украден и не покоится на дне бухты, надо бы добраться до него первым…

Стыдно мне не стало, потому что я знал: нет ничего страшнее некоторых наших мыслей и от них никуда не денешься. Иногда это похоже на игру с собственным сознанием; оно меня дразнит и смеется над моими претензиями: «Кто сказал тебе, дурачок, что я твое, что ты можешь управлять мной? Ах, не согласен? Тогда на, получи!» – и тут же демонстрирует парочку идеек-выкидышей, после которых приходится признать себя чудовищем, и спасение человечества только в том, что между моими мыслями и намерениями встает непреодолимая стена страха. И лени.

Я обогнул веранду. Слепой сидел на нижней ступеньке крыльца и постукивал тростью по камню. Внезапно я почувствовал, как сильно он меня раздражает.

– Ну, и что ты теперь будешь делать? – спросил я, наблюдая за своим псом, который, не приближаясь к дому, вынюхивал что-то на площадке наблюдений возле опрокинутой метеобудки, где когда-то находились все эти гигрометры, психрометры и прочие «метры» – судя по неадекватности прогнозов, совершенно бесполезные.

– Отведите меня к маяку, – попросил слепой.

Это становилось утомительным. За многие годы я свыкся с безвредной выдумкой Давида, но парень, по моим невнятным ощущениям, зашел гораздо дальше. Мне казалось, что он существовал, бодрствовал и спал в шлейфе тихого безумия – не обязательно собственного – и не отличал сон от яви. В эту схему не укладывался только Райхель с его монетой, улыбчивый «патологоанатом»… и, пожалуй, бутылка рому. Такое вот йо-хо-хо.