Хюбрис, или В тени маяка

Насколько мне известно, Давид почти всегда, за исключением особых случаев, поднимается ни свет ни заря. Ну и на здоровье. Не пойму только, какого хрена при этом будить человека с совиными биоритмами. А, ну да – книга. Мы же с ним наконец пишем вторую совместную книгу. Рабочее название – «В тени маяка». Оказывается, в моем возрасте уже трудно подстраиваться под соавтора. Еще труднее, чем под новую женщину. А зачем мне новая, у меня есть Иришка… которая сейчас где-то очень далеко.

– Вставай, ленивец! – орет Давид. – И чтобы к обеду была седьмая глава!

Он от меня не отстанет. Пощады не будет. Теперь одна надежда – на кофе. И, между прочим, я чую запах кофе!

Я продираю глаза, поворачиваюсь и едва не скатываюсь с дивана. Кое-как балансирую на самом краю, цепляясь за плед, в который завернулся ночью. На мне футболка и трусы. Я нахожусь в общей комнате на первом этаже «домика смотрителя», за окном шумит море, и, если не считать слишком ранних пробуждений, все идет замечательно. На маяке нас четверо, считая Зака. Работа продвигается ударными темпами. Никто и ничто не отвлекает. Уже разлито по бутылям молодое вино…

Давно я не чувствовал себя так хорошо. Это смахивает на вторую молодость. Не имею ничего против, лишь бы раньше времени не впасть в детство. А может, дело еще и в том, что я работаю на контрасте. Мы поделили героев; я пишу от лица толстого старого облезлого музыканта, который шатается по барам и кабакам, иногда играет, но чаще пьет и рассказывает свои истории всякому, кто достаточно пьян, чтобы его слушать. А жаль, потому что рассказчик он отменный; к этому у него настоящий талант… куда больший, чем у меня. Он помнит тысячи когда-либо прочитанных им книг, но никогда не опускается до банального пересказа. Он смешивает такие постмодернистские коктейли, добавляя пару капель собственной пьяной фантазии, что его пишущие и издающиеся конкуренты отдыхают – и только тень слепца Борхеса беспокойно шевелится в темных проходах заброшенной библиотеки…

Мы с Давидом набросали сюжетную линию. Седьмая глава должна была начинаться с того, что пьянчужка-музыкант получает приглашение от своей дочери, с которой не виделся много лет. В трезвую минуту он понимает, что на самом деле это не приглашение, а крик о помощи. Я человек злопамятный и в такой ситуации, наверное, притворился бы глухим. Но старый пьяница лучше меня и в этом отношении. Он находит еще чудом не пропитые деньги, снимается с места и едет в отдаленный портовый город, а там узнает, что его дочь исчезла. В последний раз ее видели в порту, возле причала, где было пришвартовано голландское судно. Средств на обратную дорогу у него, конечно, нет, и он вынужден остаться в чужом городе на неопределенный срок. Собственно, в его жизни мало что изменилось, и, вполне возможно, он вообще не заметил никаких перемен. Он спит где придется, играет в портовых барах за выпивку, еду или деньги (именно в таком порядке) и по-прежнему рассказывает свои истории всем, кому достаточно скучно, чтобы его слушать, – шлюхам, поджидающим клиентов, пьяным морякам, транзитным пассажирам и юным дурачкам, которые ищут свободу и приключения там, где есть только тяжелая работа, бездомность, плохая компания и ранняя смерть. Большую часть времени он не помнит, что делает в этом городе, но на самом деле он ждет прихода «голландца» в порт, и однажды «голландец» появляется на рейде…

Кофе мне! Я сползаю с дивана и шлепаю на кухню. Здесь уже обосновался Давид со своим ноутбуком, ест тосты с маслом и сыром и стучит по клавишам. Он прекрасно выглядит для своих лет – загорелый, подтянутый, без пробелов в благообразной шевелюре. В общем, тесные продолжительные контакты с «Random House» не прошли для него даром.

В углу на табурете сидит Дикарь, как всегда молчаливый и угрюмый, и чистит рыбу. Через открытое окно кухни я вижу Зака, который носится за чайками с каким-то щенячьим энтузиазмом, и думаю, что неплохо бы искупаться. Это меня освежит, и заодно окончательно проснусь. Я допиваю чашку кофе и направляюсь к выходу.

– Назад, – говорит Давид, не поднимая головы. – Как поживает наш алкоголик?

– У него все в порядке, если не считать того, что ему негде жить, дочь предположительно находится в сексуальном рабстве на голландском корабле и на повестке дня весьма вероятный цирроз печени.

– Хотелось бы что-нибудь почитать об этом.

– Обязательно. Ты сам сказал: до обеда. А сейчас серьезно, Давид. Мне надо окунуться, чтобы голова заработала. Я быстренько.

– Ладно, уйди с глаз моих. И не заплывай за буйки, деточка. Захера я покормил.

И когда он все успевает? То-то Зак так доволен жизнью… Пес спускается за мной по извилистой тропе, прорубленной в скалах, к узкому галечному пляжу, окаймляющему бухту. Этот путь небезопасен. Иногда я чувствую себя старым горным козлом – слишком старым для подобных упражнений. Но я все-таки добираюсь до воды без синяков и переломов.

Погодка что надо. Волнение два-три балла. Море изумрудное и без этой курортной человеческой грязи. Господи, спасибо тебе за то, что на свете еще остались такие места!