Хижина дяди Тома

— Да, жаловаться не на что. Взять хотя бы Тома — вон того, высокого. Мне говорили, что таких негров днем с огнем не сыщешь. Я за него малость переплатил… ну да ничего, он у меня будет кучером или надсмотрщиком. Только сначала ему надо мозги вправить, чтобы забыл начисто, как с ним нянчились прежние хозяева… А вон на той мулатке меня надули. Она, видно, хворая, но все-таки, думаю, себя окупит. Протянет годик-другой, и ладно. Стоит ли беречь этих негров? Одного использовал, покупай другого — и хлопот меньше, и в конечном счете дешевле обходится. — Саймон отхлебнул виски из стакана.

— А на сколько их хватает в среднем? — спросил джентльмен.

— Да как вам сказать… все зависит от здоровья. Кто покрепче, и шесть и семь лет протянет, а хилым срок года три, не больше. Я сначала бог знает как с ними возился, все хотел, чтобы они подольше мне служили. Бывало, заболеют — лечишь их, и одеваешь хорошо, и одеяла им даешь. Ни к чему все это! Сколько денег зря просадил, уж не говоря о хлопотах. А теперь у меня такой порядок: здоров ли, болен — все равно работай. Помрет — покупаю другого. Это и дешевле и проще.

Его собеседник отвернулся и подсел к молодому человеку, который с явным неудовольствием прислушивался к их разговору.

— Вы не думайте, что у нас на Юге все плантаторы такие, — сказал пожилой джентльмен.

— Хорошо, если так, — ответил молодой человек.

— Этот просто мерзавец.

— Однако ваши законы позволяют таким мерзавцам вершить судьбы беззащитных человеческих существ, которые во всем зависят от их воли. И признайтесь, у вас среди плантаторов много ему подобных.

— Признаюсь, — сказал пожилой джентльмен. — Но есть и другие — более гуманные, более разумные.

— Допустим. Однако так называемые гуманные люди потакают тем — мерзавцам. Без их попустительства эта бесчеловечная система не протянула бы и часа. Она камнем пошла бы ко дну, если бы плантаторы все были вот такие мерзавцы, — сказал он, показывая на Легри. — Его жестокость процветает только благодаря вашей гуманности и добропорядочности.

— Вы чересчур высокого мнения о моем мягкосердечии, — с улыбкой ответил ему пожилой джентльмен. — Но советую вам говорить потише, потому что здесь среди пассажиров есть такие, кому подобные речи могут не понравиться. Давайте отложим этот разговор, пока не приедем на мою плантацию, а там ругайте нас сколько вашей душе угодно.

Молодой человек покраснел, улыбнулся и предложил своему собеседнику сыграть партию в шахматы.

Тем временем на нижней палубе происходил другой разговор. Беседовали скованные вместе Эммелина и пожилая мулатка. Как и следовало ожидать, они рассказывали друг другу о себе.

— У кого ты жила? — спросила Эммелина.

— У мистера Эллиса, на Леви-стрит. Ты, может, знаешь его дом?

— А как он с тобой обращался?

— Пока не заболел, хорошо. А как слег в постель на полгода, так замучились мы с ним. Покоя нам не давал ни днем ни ночью. Ничем на него не угодишь! День ото дня все злее и злее становился. Я под конец с ног стала валиться, ползаю, как сонная муха. Однажды ночью не выдержала и заснула. Что тут поднялось! Света божьего невзвидела! Кричать на меня стал. Я, говорит, тебя продам, такого хозяина тебе подыщу, что не обрадуешься! А ведь раньше обещал отпустить меня на волю после своей смерти.

— А близкие у тебя есть? — спросила Эммелина.

— Есть муж. Он кузнец. Хозяин всегда посылал его на заработки. Я с ним и повидаться не успела… И дети у меня есть — четверо. Ох, горе мое горькое! — И она закрыла лицо руками.

Когда слышишь рассказы о чужих бедах, слова утешения невольно просятся на язык, но Эммелина ничем не могла смягчить горе несчастной женщины. Да разве утешения тут помогут? И, словно сговорившись, обе они даже не обмолвились об этом страшном человеке, который стал теперь их полновластным господином.

И в самый страшный час вера может поддержать человека. Пожилая мулатка была дочерью методистской церкви и верила бесхитростно, верила искренне. Эммелина знала больше нее: умела читать, писать, разбиралась в Библии — все благодаря набожной хозяйке. Но разве не малое испытание предстоит даже непоколебимо верующему христианину, когда ему покажется, что господь бросил его, отдал во власть тех, кому неведома жалость? Как же трудно сохранить веру «малым сим», тем, кто так невежествен и юн годами?

«Пират» влачил свой скорбный груз все дальше и дальше по излучинам Ред-Ривер, катившей мутные волны среди унылого однообразия крутых глинистых берегов, на которые с такой тоской были устремлены глаза пассажиров нижней палубы. Наконец он остановился у маленького городка, и здесь Легри со своими неграми сошел на пристань.

Глава XXXII. Мрачные места

Наполнились все мрачные места земли жилищами насилья.

Том и его товарищи устало брели по неровной дороге следом за катившимся перед ними фургоном.

В фургоне восседал Саймон Легри, а обе женщины, все еще прикованные друг к другу, пристроились среди багажа в самом задке. Вся эта процессия направлялась к плантации Легри, а путь до нее был дальний.