Хижина дяди Тома

— Люси, — ответила она.

— Так вот, Люси, раз ты моя жена, изволь смолоть это зерно да напеки мне обязательно лепешек к ужину. Слышишь?

— Я тебе не жена и никогда твоей женой не буду! — сказала Люси с тем мужеством, которое рождается в человеке только в минуту отчаяния. — Оставь меня!

— Смотри, изобью! — крикнул Сэмбо, занося ногу для удара.

— Бей меня, бей! Чем скорее убьешь, тем лучше. Мне жизнь не дорога!

— Ты что, рабов вздумал калечить? Ну подожди, я все расскажу хозяину, — вмешался Квимбо, который только что отогнал двух негритянок от мельницы и сам стал на их место.

— А я ему пожалуюсь, что ты не даешь женщинам молоть зерно, — крикнул Сэмбо. — И не суйся не в свое дело, скотина!

Том проголодался за дорогу и еле стоял на ногах от усталости.

— Вот получай, негр! — Квимбо швырнул ему маленький мешочек с кукурузой. — Да смотри, поаккуратней ее расходуй. Это тебе на неделю.

Тому долго пришлось дожидаться мельницы, а когда наконец его очередь подошла, он пожалел двух измученных женщин, смолол сначала зерно им, подбросил хворосту в костер и только тогда подумал о себе. Уж казалось бы, невелика услуга, но здешнему народу всякое доброе дело было в диковинку. Женщины сразу прониклись благодарностью к Тому и просветлели лицом. Они замесили ему тесто и принялись печь лепешки, а он, сев у костра, раскрыл Библию, ибо душа его жаждала покоя.

— Что это у тебя в руках? — спросила одна из женщин.

— Библия, — ответил Том.

— Господи боже! Первый раз ее вижу, с тех пор как меня увезли из Кентукки!

— А ты оттуда родом? — заинтересовался Том.

— Да, и как же мне там хорошо жилось! Не думала я, не гадала, что попаду сюда, — со вздохом проговорила женщина.

— А про что в этой книге написано? — спросила другая.

— Да это же Библия!

— Какая такая Библия?

— Эх ты! Неужто не знаешь? — удивилась первая женщина. — Моя хозяйка в Кентукки часто мне ее читала. А теперь! Господи боже! Что теперь услышишь — только хлопанье бича да брань.

— А ты почитай нам, — сказала вторая, видя, с каким вниманием Том склонился над этой книгой.

Тот прочел: «Придите ко мне все труждающиеся и обремененные, и я успокою вас».

— Хорошие слова, — сказала женщина. — А кто их говорит?

— Господь, — ответил Том.

— Если б знать, где его найти, я бы пошла за ним. О покое теперь надо забыть. Тело у меня все болит, лихорадка меня треплет по целым дням, а Сэмбо придирается — медленно, мол, работаешь. Поужинать раньше полуночи никак не успеешь, а там только прилегла, только успела глаза закрыть, уже побудка, и, глядишь, снова утро, снова надо подниматься. Если б знать, где найти господа, я бы все свое горе ему поведала.

— Господь здесь. Он повсюду, — сказал внушительно Том.

— И ты думаешь, я поверю этому. Нет здесь господа, — сказала женщина. — Да что там говорить! Пойду лягу, посплю, пока не пришли будить.

Женщины разошлись, а Том, оставшись один, долго сидел у костра, бросавшего красноватые отблески на его лицо. Серебряная луна смотрела с небес спокойно, словно это сам господь взирал на горести людские, на слезы угнетенных и на чернокожего человека, который в одиночестве сидел у костра, держа на коленях раскрытую Библию.

«Здесь ли он, вседержитель?» О, как трудно простому, неумудренному сердцу устоять на пути веры и не свернуть с него в страхе перед грубым самовластием и жестокой несправедливостью? Сердце это сокрушает горькая обида, предчувствие, что жизнь сулит впереди одни лишь беды, былые надежды его поднимаются из мутных волн и бьются о прибрежные камни. Так тела жены, сына и друга взмывают на глазах у человека, который сам гибнет в морской пучине. Да! Легко ли было здесь, в этих жестах, сохранить твердую веру в великий завет христианства: «Бог есть, и бог — искупитель тех, кто неустанно ищет его!»

Том встал и побрел в свою лачугу. Негры уже спали вповалку на полу; воздух был спертый. Том хотел было устроиться где-нибудь под открытым небом, но побоялся росы.

Он остался в лачуге и, закутавшись в рваное одеяло, которое должно было заменить ему постель, вытянулся на соломе и уснул.

Во сне чей-то нежный голос коснулся его слуха. Он сидел на дерновой скамье у поншартренского озера, и Ева читала ему из Библии:

«Будешь ли переходить через воды, я с тобою, — через реки ли, они не потопят тебя; пойдешь ли через огонь, не обожжешься, и пламя не опалит тебя. Ибо я господь бог твой, святый Израилев, спаситель твой».

Но вот мало-помалу слова стали таять, сливаясь с божественной музыкой. Ева подняла голову и устремила на него проникновенный, любящий взгляд. И взгляд этот теплом и миром согрел ему сердце, а торжественный напев все ширился, ширился, и вот он уже подхватил Еву своей волной, и она воспаряет ввысь на сверкающих крыльях, и крылья эти роняют блестки на землю, золотые, как звезды… И нет Евы, исчезла…

Том проснулся. Что это было — сон? Пусть так. Но кто осмелится сказать, что такой нежной, юной душе, которая при жизни так пеклась о несчастных, господь не дозволит продолжать творить добро и после смерти.