Все втроем они вошли в гостиную. Деньги, которыми так гордилась тетушка Хлоя, по-прежнему лежали на столе.
— Возьмите, миссис, — сказала она, собирая их со стола и дрожащей рукой протягивая хозяйке. — Глаза бы мои не глядели на эти деньги! Чуяло мое сердце, что так и будет… Продали его, а там ему и смерть пришла… уморили…
Хлоя повернулась и, гордо вскинув голову, зашагала к двери. Миссис Шелби догнала ее, взяла за руку, усадила в кресло и сама села рядом.
— Бедная ты моя, хорошая! — сказала она.
Хлоя уронила голову ей на плечо и проговорила сквозь горькие рыдания:
— Простите меня, миссис… сама не своя, сердце разрывается на части…
— Знаю, все знаю, — заливаясь слезами, сказала миссис Шелби. — Но не мне исцелять твои раны — врачует их Христос.
Наступило долгое молчание. Они плакали все трое. Наконец Джордж сел, взял тетушку Хлою за руку и бесхитростными, трогательными в своей простоте словами рассказал ей о смерти Тома, повторив его полный любви прощальный привет близким.
Прошло около месяца, и вот однажды утром всех негров, живших в поместье Шелби, созвали в большой зал господского дома послушать, что им скажет молодой хозяин.
К их немалому удивлению, мистер Джордж появился с кипой бумаг в руках, и эти бумаги оказались не чем иным, как вольными. Он прочитал их вслух под радостные возгласы и рыдания и вручил вольную каждому негру в отдельности.
Однако многие молили его никуда не отсылать их и, взволнованные, протягивали ему свои бумаги, говоря при этом:
— Мы и так свободны, большей свободы нам не нужно, у нас есть все, что требуется человеку. Мы не хотим уезжать с плантации и расставаться с хозяином, хозяйкой и с товарищами.
— Друзья мои! — начал Джордж, когда ему наконец удалось восстановить тишину в зале. — Я не гоню вас отсюда. Нам по-прежнему нужны работники и в доме и на полях. Но вы теперь свободные люди. За свой труд вы будете получать жалованье — о размерах его мы еще договоримся. Если же я запутаюсь в долгах или умру — все может случиться, — вас никто не обидит, никто не продаст. Я буду управлять поместьем и научу вас пользоваться своими новыми правами, ибо это дается человеку не сразу. Позвольте же мне надеяться, что мои старания не пропадут даром! А теперь, друзья мои, давайте вознесем молитву господу, даровавшему нам благословенную свободу.
Слепой, убеленный сединами старик, патриарх здешних мест, встал, поднял дрожащую руку и сказал:
— Помолимся, братья!
Все опустились на колени, и вряд ли небеса слышали когда-нибудь более горячую, проникновенную молитву, чем та, что лилась с уст этого простого дряхлого негра.
Потом другой старик запел методистский гимн, и остальные подхватили припев:
— Напоследок я хочу сказать вам еще несколько слов, — снова заговорил Джордж, прерывая поздравления, которыми обменивались негры. — Помните ли вы нашего доброго дядю Тома?
Он рассказал о последних минутах своего старого друга и передал всем его полный любви прощальный привет.
— Так вот знайте, друзья мои: на его могиле я поклялся господу, что у меня не будет больше ни одного раба! Я поклялся, что никто из вас не разлучится по моей вине со своим родным домом, со своими близкими, никто не умрет на чужой стороне, как умер дядя Том. Радуясь свободе, не забывайте, какому прекрасному человеку вы обязаны ею, и отплатите за это добром его жене и детям! И пусть
Гарриет Бичер-Стоу и ее роман «Хижина дяди Тома»
Гарриет Бичер-Стоу (1811–1896) вошла в американскую литературу в трудное и тревожное для Соединенных Штатов время. Страна была расколота не только по расовому признаку — на белых и черных. Кричащие социально-политические и экономические противоречия между северными и южными штатами грозили взорвать единство страны, сравнительно недавно обретшей независимость (1776).
Промышленные северные штаты отказались от рабского труда как от экономически невыгодного. В то же время земледельческие южные продолжали использовать этот подневольный труд. Три с половиной миллиона негров, живших в южных штатах, были лишены элементарных человеческих прав.