Хижина дяди Тома

Завтрак у обитателей благословенных долин штата Индиана — дело сложное, многообразное и не может быть выполнено одной парой человеческих рук. Поэтому, пока Джон бегал к колодцу за водой, а Симеон-младший просеивал сквозь сито муку на оладьи, а Мери молола кофе, — Рахиль спокойно, без всякой суеты пекла печенье, разрезала на части курицу и, словно солнце, излучала свет на всех и вся. Если неуемное рвение многочисленных помощников вызывало опасность стычек и споров, ее мягкого «Ну, будет вам, будет! Тише!» было вполне достаточно, чтобы разрешить любое недоразумение. Барды воспевали пояс Венеры, круживший голову людям не одного поколения. Мы же предпочитаем воспевать пояс Рахили Хеллидэй, которая охлаждала пыл горячих голов и была поборницей благодатного спокойствия в своем маленьком мирке. Да! Мы решительно отдаем предпочтение ей, тем более что это вполне соответствует духу нашего времени.

Пока шли приготовления к завтраку, Симеон-старший в рубашке и жилете стоял перед маленьким зеркальцем, пристроенным в углу, и брился. На кухне дело спорилось; каждый выполнял свою долю работы с величайшим удовольствием. Взаимное доверие и дружба слышались даже в веселом перезвоне ножей и вилок, а ветчина и курица задорно шипели в масле, точно им было приятно жариться на сковороде. И когда наконец Джордж, Элиза и маленький Гарри вышли на кухню, их встретили так сердечно, что они даже растерялись.

Все сели завтракать, а Мери, стоя у плиты, поджаривала оладьи и, когда они покрывались золотистой корочкой, подавала их на стол.

Рахиль, довольная, счастливая, восседала во главе стола. Даже в том, как она накладывала всем на тарелки печенье и подавала чашки с кофе, чувствовалась материнская заботливость и сердечность, и от этого вкусная пища словно становилась еще вкуснее.

Джордж впервые сидел, как равный, за одним столом с белыми, и сначала ему было не по себе. Но вскоре чувство смущения и неловкости рассеялось, как туман, в мягких лучах непритворного благодушия добрых хозяев.

Вот он дом, родной дом — слова, значение которых Джордж до сих пор не мог себе уяснить. И вера в бога, в божий промысел мало-помалу проникла в его сердце, а беспредельное отчаяние болезненно-мрачного атеизма отступило прочь перед светом живого слова господня. Им дышали добрые лица этих людей, оно чувствовалось в каждом их движении, в каждом поступке — во всем том, что, подобно чаше холодной воды, поданной одному из малых сих, не потеряет награды своей.

— Отец, а что, если ты опять попадешься? — спросил Симеон-младший, намазывая маслом оладью.

— Ну что ж, заплачу штраф, только и всего, — спокойно ответил Хеллидэй.

— А вдруг тебя посадят в тюрьму?

— Неужто вы с матерью не управитесь без меня на ферме? — с улыбкой сказал он.

— Мать с чем угодно управится, — ответил мальчик. — Но позор тем, кто издает такие законы!

— Не смей поносить наших правителей, Симеон! — строго остановил его отец. — Господь дарует нам земные блага с тем, чтобы мы творили добро, а если правители взимают с нас плату за это, платить надо.

— Все равно, ненавижу я этих рабовладельцев! — воскликнул мальчик с горячностью, которая была бы под стать любому современному реформатору.

— Удивляюсь тебе, сын мой! — сказал Симеон. — Разве этому учила тебя мать? Кто бы ни пришел со своей бедой к моему дому — рабовладелец или раб, — я поступил бы с ним одинаково.

Симеон-младший густо покраснел, но его мать улыбнулась и сказала:

— Наш сын хороший мальчик. Дайте ему только подрасти, и он во всем уподобится отцу.

— Я надеюсь, сэр, что у вас не будет никаких неприятностей из-за нас, — встревожился Джордж.

— Ничего, Джордж! Господь за тем и послал нас в мир. Если бы мы боялись вставать на защиту правого дела, тогда кто из нас оказался бы достоин называться «другом»?

— Но чтобы вы подвергались опасности из-за меня! Да я этого не перенесу!

— Ничего, друг Джордж! — повторил Симеон. — Мы потрудимся не ради тебя, а во имя бога и человека. День ты побудешь здесь, а вечером, часов в десять, Финеас Флетчер отвезет вас всех дальше, на нашу следующую станцию. Погоня близка, нельзя терять ни минуты.

— Если так, зачем же откладывать до вечера? — спросил Джордж.

— Днем ты в полной безопасности: здесь все друзья, и, в случае чего, нас предупредят. А ехать лучше ночью, это мы знаем по опыту.

Глава XIV. Евангелина

Нежное волнение

Рождала в сердце каждого

она —

Несмелое, но дивное творенье,

Как роза накануне

пробужденья!

Миссисипи! Как быстро, словно по взмаху волшебной палочки, изменилась ты с той поры, когда Шатобриан столь поэтически описал тебя, — катящую свои могучие волны среди полного безлюдья, среди непостижимых уму чудес растительного и животного мира!