Хлеб для черных голубей

С матерью мы виделись нечасто. Она жила у сестры. Иногда – по будням, когда сестры с мужем не было дома – я приходил к ней, и мы сидели вдвоем тихо в зале и разговаривали. Вернее, сначала она всегда меня вкусно и много кормила на кухне, а потом мы шли в зал, или в ее намоленную комнатенку, если дети играли в зале, и чинно присаживаясь (смеюсь, конечно), заводили неловкие, изнурительные, но полезные, в общем-то, беседы. Волей неволей (не находя тему для разговора) нам приходилось перемывать по-доброму косточки нашим родственникам, с которыми мама иногда встречалась. Речь шла, в основном, о моих двоюродных братьях, на которых я с детства держал обиду. Их я с удовольствием называл дураками и как похуже, узнав об очередном запое Лешки, или загуле Сашки, и вообще всячески радовался их неудачам, хоть и не признавался в этом себе. Хотя это было так очевидно.

Иногда мама рассказывала мне что-нибудь из своей богомольческой жизни, про посещения святых мест, про сеансы экзорцизма и своем впечатлении от них. Все это, конечно, имело целью завербовать и меня в свою веру, но что для меня, человека, как считал я, на «сердце которого сам Бог отплясывал чечетку», были все эти россказни.

Долго я не мог вести со своей матерью полноценного диалога, а будучи косноязычным, то и дело раздражаясь, – послеобеденно отрыгивая каким-то невнятными фразами, еще и требовал от нее безоговорочного понимания себя посредством редких слов человеческих. Поэтому вскоре размахивая руками, мол: ладно-ладно, наболтались, пора мне, – я спешил к выходу. Вдогонку, мама могла что-нибудь «втюхать» мне из съестного: у сестры моей холодильник всегда был забит капитально, да и много было всяких банок и закруток. Или – заметить, что штаны у меня мятые и пузырятся, и предложить погладить. Если против первого устоять я не мог (холостяку негоже едой разбрасываться), то второе, конечно, отвергал наотрез, с детства стыдясь чрезмерной материнской заботы.

К слову о несговорчивости надо отметить, что такие слова, как «мама», а не «мам», или эпитеты «милая», «любимая» вообще считались у нас табуированными. Мамой-то маму как-никак – в присутствии третьих лиц – я еще мог назвать, но вот чтоб «люблю», это разве что в стадии сильного алкогольного опьянения. Мать же неизменно называла меня ласково: «сынок».

......................................................................................................................................................................................................................................

Я вышел на улицу, моросил мелкий дождь, пузырились лужи, и я вполне уютно чувствовал себя в своих мятых пузырящихся штанах. И почему-то измыслил следующее:

Не придумали ли слово «Россия» иностранцы, которые вечно называли Русь «Русья!», из чего и вышла «Россия» теперешняя?

В то время я очень любил и много читал Носовского с Фоменко.

***