Хлеб для черных голубей

Тогда я жил смутной надеждой, что когда-нибудь мне больше не нужно будет хвататься за разные идеи, будь то Достоевский или Жан-Жак Руссо, чтобы объяснить себе окружающий мир; что когда-нибудь кто-то радушный скажет мне, что я вовсе не антисемит, просто я пользовался устаревшей терминологией, чтобы раскрыть свое мировоззрение. И что еще есть время впустить в свое большое, непокорное всеобъемлющее сердце хоть кого-то – с глупым маленьким сердчишком.

Нашёл по интернету брата из Рязани. Троюродного. «Привет!» – «Привет!» – «Как живёшь?» – «Да как-то так»… Дальнейшая переписка не состоялась.

***

Офис фирмы, в которой я работал, находился на Дербеневской набережной, пешком от метро идти было минут двадцать пять, а в автобус хрен влезешь с первого раза. Зато, выезжая на задания, я подолгу стоял на остановке и наблюдал за рекой. Солнце по реке плавало блестками, как кусок не растворившегося масла в каше.

Я смотрел на птиц на реке и думал, почему у них все так просто: чтобы ни случилось они ищут прокорм, или размножаются, или летят на юг. А я всю ночь ощущал, будто бес проел дыру в груди и высасывает сквозь нее сердце. Оно таяло, превращаясь в слезы, в плесень на губах, в раскаяние и бешеную предсмертную радость.

Чтобы поверить, надо разрушить. Вылезая каждый раз после очередной бомбежки из своего укрытия, я вижу развалины и дым. Но, садясь на пенек и обхватив руками поседевшую голову, словно немец на знаменитой фотографии, я как раз-таки вспоминаю, что вот сейчас-то самое время прийти Богу – сейчас, когда я, человек, сделал уже все, что мог. Время взмолиться – ужаленной в жопу собакой завыть и учтиво пригласить действовать Бога, у которого – теперь-то мне это совершенно ясно – понятия о том, куда, как и чего гораздо выше моих людских. Шире его представления о том, и мне жалкому дураку и разрушителю не остается ничего, как признать себя виновным во всем и – нет, не отойти в сторонку, а, вежливо взяв за руку Бога, препровести его сюда – поглядеть на то, что он сотворил и что я с этим натворил.

***

Мы любили гулять по тем летним улицам, по тем зимним улицам, по тем весенним и осенним улицам, по круглогодичным улицам нашей хмельной молодости. Улицы были нашим домом, нашей работой и нашей любовью. Мы ходили по ним широкой походкой: по одному, по двое, по пять человек, а когда и двадцатиголовой толпой мы вламывались в магазины и покупали водку, а если не было денег – брали ее просто так, потому что мы молодые и задорные. И наши девочки таскались за нами повсюду, и некоторые из них падали на полпути, не поспевая, а другие превращались в поднебесные звезды, но так или иначе нам было все равно, ибо мы знали только один путь – через улицы, а дорога улиц – это дорога вечных странствий, герои которых умирают в движении, раз и навсегда замерев однажды без спросу.