Дружба, начавшаяся в Эбботс-Пьюисентс, продолжалась и крепла. Они вместе с
Верноном учились в Итоне, затем в Кембридже. На каникулах все трое много времени
проводили вместе.
— А скульптура? — вдруг спросила Джо. — У тебя она будет?
— Конечно. Ты все еще не остыла к лепке?
— Да, это единственное, что меня привлекает.
Взрыв смеха раздался со стороны Вернона.
— Да, а что будет через год? Ты будешь неистовым поэтом или еще чем-нибудь.
— Чтобы найти свое призвание, требуется время, — с достоинством сказала Джо.
— Но на этот раз я говорю совершенно серьезно.
— Как всегда. Слава богу, ты забросила эту чертову скрипку.
— Почему ты так ненавидишь музыку, Вернон?
— Не знаю. Так было всегда.
Джо обернулась к Себастьяну. Тон ее голоса изменился — он невольно стал
сдержанным.
— Что ты думаешь о работах Поля Ламарра? Мы с Верноном в воскресенье были у
него в студии.
— Ерунда, — коротко отозвался Себастьян.
Джо слегка покраснела.
— Ты просто его не понял. По-моему, он великолепен.
— Убожество, — невозмутимо сказал Себастьян.
— Себастьян, временами ты бываешь препротивный. Из-за того, что Ламарр
осмелился порвать с традицией...
— Вовсе не из-за этого. Человек может порвать с традицией, сформовав стилтон11 и
назвав его купанием нимфы. Но если при этом он не сумеет убедить тебя и произвести
впечатление, это провал. Сделать не так, как другие, — не значит быть гением. Девять из
десяти делают это для того, чтобы их заметили. Дешевка.
В дверь заглянула миссис Левин.
— Чай готов, дорогие мои, — сказала она, сияя улыбкой.
На ее могучем бюсте позвякивали и поплескивали украшения из гагата. Поверх
искусной прически сидела большая черная шляпа с перьями. Она являла собой
законченный символ процветания. Глаза ее с обожанием устремились на Себастьяна.
Они встали и собрались идти за ней. Себастьян тихо сказал:
— Джо, ты не сердишься?
Голос его вдруг стал юным и жалобным, и прозвучавшая в нем мольба показала,
какой же он еще незрелый и ранимый. Мгновение назад это был голос хозяина,
самоуверенно попирающего закон.
— Почему я должна сердиться? — холодно возразила Джо.
И, не глянув на него, пошла к двери. Себастьян провожал ее тоскующим взглядом.
Она была красива той магнетической красотой, которая рано созревает, — почти
мертвенно-белая кожа, а ресницы такие густые и темные, что на фоне щек казались
гагатовыми. В самих ее движениях была какая-то магия, темная и страстная. Хотя она
была младшей из них троих, ей только что стукнуло двадцать, она чувствовала себя самой
старшей. Вернон и Себастьян были для нее мальчиками, а она презирала мальчиков.
Собачья преданность Себастьяна ее раздражала. Ей нравились мужчины с опытом,
мужчины, которые говорят волнующие, не совсем понятные вещи. Она опустила глаза, вспомнив Поля Ламарра.
2
Гостиную миссис Левин отличала странная смесь кричащей роскоши и
превосходного, граничащего с аскетизмом вкуса. Богатство шло от нее: она любила
бархатные портьеры и подушки, мрамор и позолоту, а вкус — это был Себастьян. Он
посрывал со стен пестрые разностильные картины и повесил две по своему выбору. Мать
примирилась с их простотой, как она это называла, когда услышала, какая огромная сумма
за них уплачена. В числе подарков сына были странный кожаный испанский экран для
камина и изысканная, перегородчатой эмали, ваза.
Усевшись возле массивного серебряного чайного подноса, миссис Левин двумя
руками подняла чайник и приступила к расспросам, тоже слегка шепелявя.
— Как поживает ваша матушка? Она совсем не бывает в городе. Передайте ей, что
так она заржавеет. — Она издала добродушный хриплый смешок — Я никогда не жалела, что мы в придачу к имению купили дом в городе. Дирфилдс — это очень хорошо, но
хочется иметь немножко жизни. Себастьян скоро вернется домой — он переполнен
планами! Да-да, и отец его был такой же. Поступал вопреки всем советам, и каждый раз не
терял деньги, а удваивал или утраивал. Мой бедный Якоб был такой умный.
Себастьян думал: «Хоть бы она этого не говорила. Джо терпеть не может такие
разговоры. Она и так сейчас настроена против меня...»
А миссис Левин продолжала:
— Я взяла ложу на среду на «Королей в Аркадии». Вы пойдете, мои дорогие?
— Я ужасно сожалею, миссис Левин, — сказал Вернон. — Хотелось бы, но мы
уезжаем в Бирмингем.
— О, так вы едете домой?
— Да.
11 Стилтон — полутвердый жирный белый сыр с прожилками голубой плесени, продававшийся
первоначально в местечке Стилтон (графство Хантингтоншир)
Почему он не сказал «едем домой»? Почему это звучит для него так неестественно?
Конечно потому, что его дом, его единственный дом — это Эбботс-Пьюисентс. Дом.
Чудное слово, но как много оно может означать. Он вспомнил слова песни одного из
приятелей Джо, из тех, что вечно толкутся «округ нее (что за отвратительная была
музыка!). Теребя воротник и умильно глядя на Джо, он пропел: «Дом — это там, где
сердце, где сердце может быть».
В его случае дом должен быть в Бирмингеме, там, где его мать.
Как всегда, при мысли о матери его охватило неспокойное чувство. Он ее, конечно, любит. Матерям, к сожалению, ничего не объяснишь, они не понимают. Но он ее очень