Хлеб великанов. Неоконченный портрет. Вдали весной

Это была великолепная поездка. Они ехали вверх по петляющим тропам, подымавшимся все круче и круче. А теперь уже въехали на откос: по одну сторону тропы возвышалась скала, по другую круто обрывалась пропасть. В местах, казавшихся наиболее опасными, мул, на котором ехала Силия, останавливался и бил копытом. Ему тоже нравилось ходить по краю бездны. «Очень хорошая лошадка», — подумала Силия. Звали мула, кажется, Анисовый, что Силии показалось очень странной кличкой для лошади.

Был полдень, когда они добрались до самой вершины. Там стояла крошечная хижина, а перед ней — стол; они расселись, и хозяйка тут же вынесла им обед — и очень даже вкусный. Омлет, жареная форель, плавленый сыр и хлеб. Была там здоровая лохматая собака, с которой Силия поиграла.

— C'est presqu'un Anglais, — сказала женщина, — lе s'appelle Milord[155].

Милорд был очень дружелюбным и позволял Силии делать с собой все, что она захочет.

А потом отец Силии взглянул на часы и сказал, что пора двигаться обратно. Он позвал проводника.

Тот пришел улыбаясь. У него было что-то в руках.

— Смотрите, что я только что поймал, — сказал он.

Это была красивая большая бабочка.

— C'est pour Mademoiselle[156],— сказал он. И быстро и ловко, прежде чем девочка поняла, что он собирается сделать, вытащил булавку и приколол бабочку к тулье ее соломенной шляпки.

— Voila que Mademoiselle est chic[157],— сказал он и чуть отступил, любуясь своей работой.

Привели мулов, все расселись, и начался спуск.

Силию мутило. Она чувствовала, как бьются крылья бабочки о ее шляпку. Бабочка была живая — живая. И приколота булавкой. Крупные слезы застилали Силии глаза и покатились по щекам.

Отец наконец заметил.

— В чем дело, куколка?

Силия покачала головой. И расплакалась еще больше.

— Она боится лошади, — сказал Сирил.

— Не боюсь, — сказала Силия.

— Тогда почему такой рев?

— La petite demoiselle est fatiguee[158],— высказал предположение проводник.

Слезы текли у Силии все сильнее и сильнее. Все смотрели на нее, допытывались, в чем дело, — но как могла она сказать, в чем дело! Проводник ужасно обиделся бы. Он ведь хотел сделать приятное. Только ради нее и поймал эту бабочку. Так гордился своей выдумкой — тем, что придумал приколоть бабочку на шляпку. Разве может она при всех взять и сказать, что ей это не нравится? И теперь никто никогда, никогда не поймет. От ветра крылышки у бабочки колыхались еще сильнее. И Силия просто заливалась слезами. Ей казалось, что большего горя нет на свете.

— Лучше бы нам прибавить ходу, — сказал отец. Вид у него был сердитый. — Надо поскорее отвезти ее к матери. Мать была права. Для ребенка это слишком тяжело.

Силии хотелось кричать: «Нет, не тяжело, не тяжело нисколько». Но она не закричала, так как поняла, что тогда ее опять начнут спрашивать: «А в чем же дело?» И она только молча трясла головой.

Силия проплакала всю обратную дорогу. Горе ее становилось все тяжелее и тяжелее. Всю в слезах сняли ее с мула, и отец на руках отнес ее в гостиную, где сидела, поджидая их, мать.

— Ты права была, Мириам, — сказал отец. — Для ребенка это слишком тяжело. Я не знаю, в чем дело — то ли у нее что-то болит, то ли она переутомилась.

— Нет, — проговорила Силия.

— Ей было страшно спускаться вниз по кручам, — сказал Сирил.

— Не было, — замотала головой Силия.

— Тогда в чем же дело? — спросил отец. Силия тупо смотрела на мать. Теперь она поняла, что так и не сможет ничего рассказать. Причина ее горя навсегда будет скрыта в ее груди, навсегда. Она хочет рассказать, она очень хотела рассказать, но почему-то не может. Что-то таинственное замкнуло ее губы на замок. Если бы только мамочка знала. Мама бы поняла. Но сама она не сможет рассказать и маме. Они все смотрели на нее, ждали, когда она начнет говорить. Ужасная мука терзала ее. Мутным взглядом, словно в агонии, смотрела она на мать. «Помоги мне, — говорил этот взгляд, — пожалуйста, помоги».

Мириам так же пристально смотрела на нее.

— По-моему, ей не нравится бабочка на шляпке, — сказала она. — Кто ее туда приколол?

О, какое облегчение — чудесное, болезненное, мучительное облегчение.

— Ерунда, — начал было отец, но Силия перебила его. Слова хлынули из нее, словно вода из прорванной плотины.

— Мне не нравится, не нравится, — кричала она. — Она же крылышками машет! Она живая! Ей больно!

— Почему, глупышка, ты сразу этого не сказала? — спросил Сирил.

Ответила мать:

— Я думаю, она не хотела обидеть проводника.

— О мамочка! — воскликнула Силия.

Все было в этих двух словах. Чувство облегчения, признательность и переполнявшая ее любовь.

Мама все поняла.

Глава 3 Бабушка

1

Следующей зимой отец с матерью уехали в Египет. Они посчитали практически невозможным взять дочку с собой, и потому Силия с Жанной отправлены были гостить к бабушке.