Хлеб великанов. Неоконченный портрет. Вдали весной

Бабушка никогда не забывала произнести маленький спич. Так уж она была воспитана: никогда не признавать, что наслаждаешься ради наслаждения. Ты ешь, потому что еда полезна для здоровья. Вишневый компот, который бабушка просто обожала, ей подавали почти каждый день, так как это «полезно для почек». Сыр, который бабушка тоже любила, «улучшает пищеварение», рюмка портвейна на десерт «прописана мне врачом». Особенного обоснования требовали напитки (учитывая, что речь идет о представительнице слабого пола). «Разве это тебе, бабулечка, не нравится?» — спрашивала Силия. «Нет, милая, — отвечала бабушка и, сделав первый глоток, изображала отвращение, — но мне это нужно для здоровья». И потом, произнеся эту обязательную фразу, допивала рюмку до конца, испытывая при этом явное удовольствие. Кофе был тем единственным, к чему бабушка признавала склонность. «Такой мавританский напиток, этот кофе, — говорила она, зажмуриваясь от удовольствия, — дивный, как страна Мавритания»[170], и смеялась своей шутке, наливая себе еще чашечку.

По другую сторону холла была «утренняя комната», где сидела бедняжка мисс Беннет, швея. Говоря о мисс Беннет, всегда прибавляли слово «бедняжка».

— Бедняжка мисс Беннет, — говорила бабушка. — Давать ей работу — это проявлять милосердие. Я, право, думаю, что бедняжка порой недоедает.

Если на стол подавали какие-нибудь особые деликатесы, что-нибудь всегда посылали бедняжке мисс Беннет.

Бедняжка мисс Беннет была маленькой женщиной с копной седых волос, настолько неряшливо причесанных, что голова ее походила на воронье гнездо. Ничего уродливого в ней не было, но выглядела она уродом. Говорила она жеманным, приторно-сладким голосом и называла бабушку «мадам». Сшить хоть что-нибудь и не испортить она была просто не в состоянии. Платья, которые она делала для Силии, были всегда так велики, что руки тонули в рукавах, а проймы свисали чуть не до локтей.

Приходилось быть очень, очень осмотрительной, чтобы не оскорбить чем-нибудь бедняжку мисс Беннет. Любое неосторожно сказанное слово — и вот уже мисс Беннет сидит пунцовая и, вздернув голову, исступленно работает иглой.

Бедняжке мисс Беннет не повезло. Отец ее, твердила она непрестанно, был человеком с большими связями. «Хотя мне, наверное, и не следует этого говорить, разве только по большому секрету, но он ведь был очень знатным джентльменом. Моя мать всегда так говорила. Я в него пошла. Вы, наверное, заметили, какие у меня руки и уши: тут-то, говорят, и видна порода. Знай отец, как я зарабатываю себе на жизнь, уверяю вас, он был бы просто убит. Нет, это не про вас, мадам, у вас не то, что мне приходилось терпеть у некоторых. Обращались чуть ли не как с прислугой. А вы, мадам, вы понимаете».

Вот бабушка и пеклась, чтобы с бедняжкой мисс Беннет хорошо обращались. Еду ей приносили на подносе. Мисс Беннет очень важничала перед слугами, гоняла их с поручениями, за что они ее просто не выносили.

— Строит из себя такую барыню, — слышала Силия ворчанье старой Сэры, — а сама-то — ублюдок, случайно получилась у отца, она даже имени его не знает.

— Что такое, Сэра, ублюдок?

Сэра очень покраснела.

— То, что барышне произносить не пристало, мисс Силия.

— Это такие потроха? — с надеждой в голосе спросила Силия.

Кейт, стоявшая рядом, покатилась со смеху, а Сэра сердито велела ей попридержать язык.

За «утренней комнатой» шла гостиная. Там было холодно, темно и пустынно. Комнатой пользовались, только когда у бабушки бывали гости. Заставлена она была стульями, обтянутыми бархатом, столиками, диванами, обитыми парчой, там же громоздились стеклянные горки, сплошь уставленные фарфоровыми безделушками. В углу стоял рояль, у которого были оглушительные басы и тихий мелодичный дискант[171]. Окна выходили в оранжерею, а оранжерея в сад. Стальная каминная решетка и каминные щипцы были отрадой старой Сэры, которая надраивала их до такого блеска, что в них можно было смотреться, как в зеркало.

На втором этаже была детская, вытянутая комната с низким потолком и окнами, выходящими в сад; над ней — мансарда, где жили Мэри и Кейт, а несколькими ступеньками выше — три лучшие в доме спальни и душная, совершенно лишенная воздуха каморка, обитель старой Сэры.