Хлеба и зрелищ

– Он был лесопромышленник, сказала м-с Торнтон таким тоном, словно сообщала что-то очень важное, – Но Фанни – женщина с темпераментом, она терпеть не могла его фамилии, а он не хотел ее менять… Вот они и разошлись.

– Да, он был славный, порядочный человек, – произнес м-р Торнтон. – Никогда на чужой счет не жил.

– А князь, за которого она теперь вышла, этим похвалиться не может. Да, Бродфусс был молодчина!

– Бродфусс означает по-немецки хлебная нога, – продолжала м-с Торнтон. – Фанни этого не знала, пока не вышла за него замуж, а то бы не бывать этому браку! Кто-то написал о ней в газете и назвал ее м-с Хлебная Нога.

– Почему он не переменил фамилии на Тревельян? – осведомился Майкл.

– Он ни на что не хотел ее менять… Очень был упрямый. Вот Фанни и развелась с ним.

– По какому делу вы хотели меня видеть? – спросил Майкл.

М-р Торнтон замялся.

– Это длинная история, – начал он. – И потом, знаете ли… отель нам понравился. Быть может, мы здесь на несколько дней остановимся и на досуге потолкуем с вами о делах.

– Остановимся в том случае, если здесь есть все удобства, добавила его жена.

– Уж не хотите ли вы мне что-нибудь продать? – подозрительно спросил Майкл. – В таком случае могу вам сказать напрямик…

– О, нет, нет! – успокоил его м-р Торнтон. – Я ничего не продаю. В сущности сейчас мне не приходится работать.

– Ну так я пошлю за м-ром Бюфордом, хозяином гостиницы, и он вам отведет номер. Майкл встал и направился к двери.

– Нет, пожалуйста, не беспокойтесь! – и м-р Торнтон умоляюще поднял руку.

– Не беспокойтесь, – повторила его жена. – Мы здесь посидим, пока он не придет.

Да, скучать мы не будем, – добавил м-р Торнтон. – Мы здесь его подождем… Наверно, он скоро придет… А если нам надоест ждать, я его разыщу.

– Отлично, – сказал Майкл. – Располагайтесь, как дома. Если хотите, можете подождать в гостиной. Сейчас там идет диспут о современной поэзии. Но, быть может, вас поэзия не интересует?

– Не очень. Благодарю вас, м-р Уэбб, – с заметным облегчением отозвался м-р Торнтон. – Очень вам благодарен… Гольф-вот, что меня интересует. Вряд ли я бы сумел написать стихотворение, даже если бы постарался.

Майкл подошел было к двери, но затем вернулся.

– Видите ли, я не хочу выпытывать у вас, по какому делу вы ко мне приехали, но я бы мог избавить вас от лишних неприятностей и разочарований. Довожу до вашего сведения, что больше я никого не снабжаю мыслями… я вышел из «Мыслящей Корпорации»… и думаю исключительно для собственного развлечения. Следовательно, если вы хотите, чтобы я за вас подумал, то боюсь, что я….

– О, нет! – быстро перебила его м-с Торнтон. – Наше маленькое дело никакого отношения к этому не имеет.

– Отлично, – сказал Майкл.

– Мы сами за себя думаем, – гордо заявил м-р. Торнтон.

– Тем лучше! Вероятно, м-р Бюфорд скоро придет. Если вам надоест созерцать достопримечательности этой конторы, вы можете выйти в вестибюль. Он указал на дверь в глубине комнаты. – Там вы найдете чучела птиц и карту Панамской республики.

3

Самуэль Харлей почуял, какую выгоду можно извлечь из Торнтонов, и тотчас же после их приезда стал мечтать об интервью.

Для журналиста желтой прессы интервью с родителями звезды экрана имеет большее значение, чем беседа с британским послом. Харлей мыслил образами: жизнь представлялась ему серией картин, иллюстрирующих «Воскресное обозрение», конгломератом чудовищных приключений и заговоров. Люди, о которых он и его помощники писали на страницах воскресного журнала при газете «Обозрение» – эти люди совершали подвиги отчаянные, нелепые, великолепные или знаменательные. Они начинали с малого: карабкались по социальной лестнице в погоню за успехом; падали к ногам красавиц – «Воскресное Обозрение» рассматривало любовь, как своего рода эпилептический припадок; загребали золото руками, похожими на когтистые лапы, ставили все на карту: в этих людях была какая-то роковая притягательная сила, дезорганизующая мир: деньги они разбрасывали, как бросает человек горсть риса воробьям; их могущество заставляло королей трепетать на тронах; она попадали в тюрьму и выходили от туда, покрытые шрамами; теряли все и бродили в лохмотьях; опускались на самое дно и как дикие звери, кидались на корку хлеба. М-р Харлей ни разу не видел, чтобы кто-нибудь кидался на корку хлеба, но предполагал, что это сплошь и рядом случается.

Теперь, когда родители мисс Фанни Торнтон, были, так сказать, у него под рукой, Харлей уже видел на страницах «Воскресного Обозрения» чудесную повесть о детстве мисс Торнтон. Иллюстрированную, конечно! Скромное жилище, в котором она впервые увидела свет… Харлей не сомневался, что жилище было скромное… Школьные годы…. ослепительная красота ребенка…врожденные способности к мимике… Быть может, ему удастся получить одну из ее детских карточек… какую-нибудь старую выцветшую фотографию…

М-р и м-с Торнтон заявили, что им уже приходилось беседовать с интервьюерами. Они пригласили Харлея в свою комнату.